— Да, — задумчиво произносит Гюндероде, — понимаю: хотя бы в мыслях мы стремимся освободиться от долга, что тяготеет над нами. В жизни нам этого не дано.
Она что, потешается над ним? Или, наоборот, принимает слишком всерьез? И кто дал ей право объединять их обоих в этом «мы»?
Беттина, вездесущая любимица, перебегая от одной группы к другой, нагнала наконец и их; игривым тоном она спрашивает:
— Если бы вам обещали исполнить три желания, что бы вы попросили?
— Потом скажу, — смеется Гюндероде. Желания ее бесчисленны, и она не знает, какое выбрать.
— А вы, Клейст?
— Свобода. Стих. Дом.
— Вы хотите совместить несовместимое.
— Да, — неожиданно легко соглашается он, — я знаю.
Беттина обещает всем совершенно восхитительный закат. Она осаждает Клеменса просьбами спеть, не зря же она несла его гитару. Ладно, соглашается тот. Но только одну песню, самую новую. Она посвящена прекрасной поэтессе Тиан. Он поет:
Милый май, гонец лукавый
У весны на побегушках,
Брось заботы, брось забавы
И лети к моей подружке.
Разузнай у недотроги,
По которой сердце млеет,
Про цветок, что в тайне строгой
На груди она лелеет.
Пусть цветок нашепчет милой
Лепестками вместо губ:
«Кто немил — того помилуй,
Был немил, да станет люб!»
Клеменс, конечно, чародей, ради таких вот волшебных мгновений она готова прощать ему все его выходки, хоть и знает, что именно на это он и рассчитывает. Сейчас он, преклонив колено, протягивает ей ветвь, и она против воли подыгрывает ему, изображая милостивую госпожу. Аплодисменты, просьбы спеть еще…
— Пойдемте, Клейст, — говорит она внезапно и, взяв его под руку, увлекает вдоль по берегу, прочь от остального общества, двинувшегося в другую сторону.
Она тут же жалеет об этом. Надо было подавить порыв. Да и он предпочел бы одиночество. Он проклинает светскую выучку, из-за которой не может побыть один, когда хочется. Кой прок от долгого зимнего затворничества в Майнце, если оно не дало ему даже этой толики свободы от окружающих?
Гюндероде — про себя, но как бы возражая ему, — да, это самый горький ее урок: в нас подвержено разрушению то, что хочет быть разрушенным, поддается соблазну лишь то, что ждет соблазнителя, и только то свободно, что имеет способность к свободе. И еще: познание этой истины роковым образом сокрыто от всякого, кому надо бы ее знать, так что бои, в которых мы тщетно изнуряем себя, зачастую бои с призраками.
Предположение, что он мог столько выстрадать всего лишь по ошибке, — это предположение заставляет Клейста содрогнуться. Его, привыкшего быть жестоким к себе, эта мысль наполняет жутковатым восторгом, он не прочь поиграть с ней, изучить ее во всех возможных поворотах и последствиях. Да, такая идея, если принять ее близко к сердцу, способна и убить. Но разве тут подумаешь, под взором этой барышни, которая со знанием дела вписалась в ландшафт и смотрит, — банальная сцена, трафаретные декорации, все ужасно нелепо.
Клейст и не намерен скрывать, что раскусил уловку. Но его удерживает старый вопрос: почему он не сделал этого сразу, почему малейшее душевное побуждение он должен проверять рассудком? Истинные поступки совершаются непосредственно от души, минуя голову, но он на это не способен, уж сколько раз они с Пфюлем до хрипоты это обсуждали.
Внезапно он понимает причину своей извечной усталости. Тотчас же и сравнение приходит в голову: машина, которую то и дело стопорят на полном ходу. Износ немалый, можно даже подсчитать.
— Вот ведь странность, — произносит он, — знаешь, что ход рассуждений неверен, а мысли все равно норовят пойти ложным путем, и нет сил сбить их со старой дороги. Иной раз только внешнее потрясение способно помочь беде, как было со мной несколько лет назад в Бутцбахе: мы ехали в карете, вдруг где-то сзади истошно закричал осел, лошади испугались, понесли и едва не убили меня и сестру.
— В Бутцбахе? — переспрашивает Гюндероде. — Я знаю Бутцбах. Моя бабушка жила в Бутцбахе, после ее смерти мне пришлось пробыть там полгода.
Клейст описывает ей место, где чуть не стряслось несчастье, она вставляет подробности, которых он в горячке не заметил. Зато он никогда не забудет нелепую мысль, которую тогда посчитал последней: да неужели жизнь человека зависит от крика осла?
— Ну вот, а мне теперь кажется, будто я виновата в этой вашей мысли, — и все из-за того, что это произошло в Бутцбахе! — со смехом восклицает Гюндероде.
— Уж не считаете ли вы, что можно обуздать слепой случай, который правит нашей жизнью?
Читать дальше