Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

«Мне бы не хотелось огорчать вас, Жорж, разбирая с вами ваши надежды и пожелания, мнение на сей счет Терезы и мои собственные чувства. Но избежать этого, видимо, невозможно. Зачем бы в противном случае понадобилось нам это стеснительное — и для вас тоже — свидание? Мы хотим, чтобы впредь по этому вопросу царила ясность — для всех заинтересованных лиц, включая и opinion publique, общественное мнение. Вы не можете себе представить, как мы здесь живем. В Невшателе и у стен есть глаза и уши. Я вынужден пробираться по ночам к Терезе тайком…»

«Но разве вы не преуспели в этом, с тех пор, как поселились в моем доме?»

Губер смешался, и Форстер тотчас пожалел, что не совладал с собой и высказался. Но, бог мой, он ведь не святоша, особливо когда дело касается женщины, которую страстно желаешь.

«Вы знаете, как и я, что началось все лишь тогда, когда умерла маленькая Луиза. Ей едва минуло шесть месяцев. Умерла она после сомнительных экспериментов Земмеринга, проводимых с вашего благословения. Не я чувствовал себя тогда покинутым вами — но Тереза».

Форстер молчал. Оспа. Сэмюэль Томас Земмеринг [18] Сэмюэль Томас Земмеринг (Зёммеринг) — (1755–1830), известный немецкий анатом и физиолог. , врач, друг его юности с тех самых пор, как тот прибыл в Кассель, в Германию, или то, что нужно под ней понимать, поставил диагноз и заявил, что если спасение и возможно, то лишь в случае применения нового средства — прививки. Последнее достижение теории, подтвержденной, казалось, бы практикой — но не в случае Луизы, Терезиной дочки. Тогда-то он еще не сомневался, что это и его дочь. С чего бы? А ведь нужно было только посчитать! Что коров взять здесь в долине, что любых птиц — известно, сколько длится созревание. Нет, Губер, это ложь. И не двойная ли? Что значит, не я, а Тереза чувствовала себя покинутой? И на это теперь есть ответ. Он дан еще восемь лет назад. Дан циником Лихтенбергом, писавшим о его, Форстеровом, браке Земмерингу: «Я желаю славному Форстеру семейного счастья, однако ж не думаю, что он обретет его. Форстер понимает любовь как и подобает ему, Тереза же — только в гренадерском смысле…»

Земмеринг потом показал ему это письмо. И если поразмыслить теперь, нужно признать, что рога он приобрел вместе с женой.

Тайной это никогда для него не было. Со всеми подробностями выболтала ему все еще Каролина сразу же после бегства Терезы из Майнца. И о Ружмоне, и о Мейере. И бог весть сколько их было, геттингенских студентов. Даже отца, почтенного профессора Гейне, такая ненасытность дочери откровенно озадачивала.

«Ложь, — сказал он вслух. — Истина же в том, что началось это значительно раньше. Я всегда видел в вас своего ученика, Губер, временами и друга. Пожалуйста, не думайте, что вы могли бы теперь поучить меня, все обстоит как раз наоборот. Не сомневайтесь, я знаю все».

«Тереза не хочет больше иметь никаких обязательств перед вами. Она чувствует себя отторгнутой вами — телесно».

У него дух захватило от такой наглости. Он представил себе любовника своей жены в неглиже, с голыми, поджарыми икрами, в шлепанцах. Походил ли он в таком виде на Адониса?

«Потому-то она и зачала со мной двоих детей?»

Каролина, когда гроза однажды загнала его к ней в дом на Нонненгассе, призналась, что находит его несносным. «Только что вы потеряли ребенка от оспы. И уже заботитесь о замене, ну куда же это годится». Ведь и она не подозревала тогда, что ни Луиза, ни Георг не были его детьми.

«И оба ребенка, Роза и Клер, мне дороги. Я хотел бы их сохранить».

«Но как, Форстер? Взять их собой в Париж? Где вам самому нечего есть, где свирепствует террор, гильотина, где всякое дьявольское отродье, вроде Робеспьера, отбивает у всех последнее сочувствие революции? Даже Шиллер, почетный гражданин республики, в ужасе отворачивается от нее, как я слышал. И вы хотите отнять у матери два таких прелестных невинных создания, чтобы отправиться с ними к волкам? Да их разорвут там, как овечек, и, кроме того — умоляю вас! — вы убьете Терезу».

Ах, Губер, Губер. Если б я мог расправиться и с тобой, как привык расправляться с князьями!

Впервые ощутил он свое бессилие — впервые стала наваливаться на него гора. Он отправился в Швейцарию в надежде победить, а вышло так, что лишился последнего своего достояния, остававшегося у него с тех пор, как он ступил на сторону революции, — лишился любимой, семьи…

Разговор после этого не клеился. Слишком по-разному они смотрели на вещи. Отправились назад — на сей раз по той дороге, которой пользовались почтари, и вскоре добрались до «Медведя». Тереза встретила их упреками. Их долгое отсутствие так разволновало ее. И что же, конец? Или начало новой робкой надежды?