Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

Тут только он вспомнил, что за год разлуки с семьей, должно быть, сильно изменился. Неудивительно, что Клер его не узнала. Ходил он в сапогах с отворотами и в узких потертых нанковых штанах, в серо-зеленом сюртуке английского фасона с высоким воротником и небрежно повязанным вокруг шеи платком, то есть выглядел совсем не так, как Губер, который еще носил кюлоты и туфли с серебряными пряжками. Но что еще более изменило его внешность, и это не ускользнуло от внимания старшей дочери, — еще в Майнце он срезал косичку. Волосы его теперь путались и торчали во все стороны на затылке, не припудренные, косматые, мокрые от моросящего дождя.

«Как ты похудел», — сказала Тереза.

Ее голос, казалось, был полон участия, от чего год назад, в Майнце, он так бы и взвился, не преминув ей попенять. А сейчас это прозвучало для него чуть ли не как объяснение в любви. Но он хотел скрыть смущение и припустился вскачь за Клер, да так резво, что шейный платок развязался, обнажив на якобинский манер голую грудь. Догнал он ее под орехами на склоне. Неистово обнял, хотя она визжала и отбивалась. Ах, золотко мое, милая детка… Зарыл лицо в ее платье, чтобы скрыть слезы нахлынувших чувств.

Ружмон, поклонник Терезы времен ее геттингенской молодости, и в самом деле устроил все лучшим образом, как его просил о том Форстер. Бумаги были в полном порядке. Целью пребывания значился сбор сведений о намерениях нейтральной Швейцарии относительно Франции. Все это походило на миссию прямо-таки дипломатическую, тем паче что здесь, под Нойенбургом, не очень-то, похоже было, считались с прусскими амбициями, и чиновники, говорившие по-французски, пока не обратили внимания на то, что мсье Agent du Conseil exécutif [16] Уполномоченный исполнительного совета ( франц .). был немец и, следовательно, имперский подданный.

Вошли наконец в гостиницу, сели в зале. Дети сразу же стали клянчить шоколад, у Клер появилось знакомое выражение в глазах, как у Терезы, — выражение затаенно-настороженного выжидания. Вероятно, она хотела выяснить, что можно позволить себе с этим человеком, который выдавал себя за ее отца, что не очень-то походило на правду. Форстер сорил деньгами, настояв на том, что меню составит он сам. Бульон. После него чудная теплая рыба, утром еще пойманная в озере, как уверяла хозяйка. В качестве мясного блюда рагу. Три вида овощей. Затем жареная дичь, салат. Клубника со взбитыми сливками. Апельсины в сахарном сиропе, вишни и другие фрукты. Потом какой-то особый крем, миндаль, орехи, печенье.

«Стол проломится», — съехидничал Губер.

«Дорогой друг, — возразил Форстер, сохранив ту форму обращения, которой придерживался в письмах, — изголодалась вся Франция, и я вместе с нею. Но я, конечно, забыл, что вы, вдали от этих событий, в любое время можете позволить себе роскошь поесть досыта».

Тон был резким, обиженным.

Губер, который давно уже болезненно воспринимал трещину в их прежней дружбе, попытался хотя бы в этот момент замазать ее, поспешив исправить неловкость, возникшую от его замечания. «Ну, что касается спаржи, милый Жорж, то нужно заметить, что в такое время года она редкость и на королевской кухне. Но знаете ли вы, как ее едят здесь по-французски?»

И он показал — обойдясь без ножа и вилки. Подцепил дымящийся стебель кончиками пальцев, протянул его через сдобренный горчицей майонез и, высоко задрав голову с широко раскрытым ртом, принял спаржу на язык.

Розочка рассмеялась. «До чего же смешно, дядя Фердинанд…» Она повторила за ним, но тут же, скривив лицо, выплюнула спаржу и заявила, что вкус у нее, как у земляного червяка.

Форстер насторожился. Откуда у нее такое сравнение? Не случайное, должно быть, надо бы расспросить. И команда Кука вынуждена была иной раз питаться моллюсками, а то и существами, что стоят гораздо ниже их в таблице Линнея. Но Тереза опередила его, побранив дочь за неумение вести себя за столом и вытерев ей подбородок салфеткой.

Благодушного Губера все это не занимало нимало, он с упоением поглощал деликатесы. Форстеру многие говорили о нем как о галантном и красивом молодом человеке — даже Каролина, даром что она терпеть не могла смазливых дамских угодников. Чему действительно можно было позавидовать, так это ослепительно белым зубам, его-то собственный оскал был, напротив, дыряв — цинга не пощадила его во время кругосветного путешествия, сильно попортив улыбку. Он наблюдал за Губером, все еще поглощавшим спаржу. Тереза заметила это. В лице Форстера она поймала выражение безжалостного приговора, которое всегда появлялось у него, когда дело шло о какой-нибудь, по его мнению, глупой, смешной или абсурдной научной сентенции или таком же поведении. Она и сама натерпелась, ловя на себе, бывало, этот испытующий взгляд, в коем — как бы это сказать? — не было ничего, кроме научного интереса к экзотическому растению. И теперь ей было досадно за Губера в роли диковинки, она толкнула его ногой под столом.