Алив Чепанов - Ты с кем, брат? Серия «Русская доля»

В Сибири во всю шло строительство Транссибирской железной дороги – «Чугунки», для чего требовалось очень много рабочих. Царское правительство с целью экономического развития Сибири и новых дальних территорий России, всячески поощряло вербовку и переселение крестьян вместе с личными хозяйствами на строительство «Чугунки», при этом предоставляло переселяющимся определенные ссуды и льготы. Официально строительство началось весной 1891 года близ Владивостока в районе Куперовской пади. Уже летом Михаил Иванович подписал контракт сроком на пять лет и всей своей семьёй: с малолетними детьми: Александром – 10 лет, Машей – 8 лет, Любашей – 7 лет и Витей – 5 лет, уехал в Сибирь вместе с, находящейся снова в положении, женой – Дусей. Он рассказывал жене как они скоро заживут, сколько он там будет зарабатывать и что именно там в дальних странах ждет их всех большое счастье. Нужно только доехать туда и забрать это счастье себе. Именно там, где-то в далёкой Сибири, ждет его та единственная его большая удача. Иначе и быть не может, надо только спешить, чтобы она не досталась кому-нибудь другому более шустрому.

На всю жизнь Михаил Иванович запомнил эту длинную, длинную дорогу в незнакомую и дикую Сибирь. Кое-как добрались до Урала с его невероятными былинными горами, прозрачными серебристыми речушками и ручейками, и обильными, дурманящими головы, душистыми, годами нескошенными травами. Здесь путешественники устраивали частые дневные и ночные привалы. Эти места были краше родных, да вот только пахотных земель было здесь маловато. Иногда всё же появлялись пахотные поля и русские деревни. В одной из них Дуся и родила мальчика, которого тут же назвали Андреем. Дальше нельзя было ехать с некрещенным ребенком. В случае преждевременной внезапной смерти, как гласило поверье – ребенка в рай не примут. Михаил хотя и сомневался в существовании рая, но уступил жене в её просьбе. Она редко так горячо и настойчиво просила его о чём-нибудь. Новорожденного окрестили в той же деревне в которой он и родился.

Через пять дней после родов, странники продолжили путь. Младенец жадно вдыхал свежий воздух, согревался теплом и любовью матери, и питался её молоком. Так, в телеге, по-цыгански, по пути из Европы в Сибирь, родился Андрей Михайлович Животов – отец Вани. Уже в Сибири, на первом сроке контракта, в семье произошло ещё одно пополнение – родился мальчик, которого назвали Тимофей…

…По истечении срока контракта, многие из завербованных крестьян с семьями оставались на постоянное поселение в необъятных степях Зауралья, где обилие земель просто завораживало и притягивало как магнитом всех приезжих крестьян. Михаила же всё время пребывания в Сибири, неудержимо иногда прямо до смертной тоски, тянуло домой на родную землю, в родную Писаревку. Отработав еще один срок по контракту, он к окончанию второго срока, уже распродал тамошнее домашнее хозяйство, в одночасье решительно собрался и с лёгким сердцем, всей своей уже подросшей семьей, двумя подводами, двинулся на Родину. Опять его подгонял этот неудержимый сумасшедший «ветер странствий», который дул теперь уже из Сибири в сторону дома. Этот ветер нёс Михаила и его семью, казалось отрывая и подводы и лошадей от земли, будто у них вдруг выросли крылья. Так Михаил спешил домой, так опостылела ему за десять лет чужбина…

…Наконец стали появляться, похожие на родные, ландшафты: русские деревни в окружении бескрайних полей, березовых рощ и извилистых речушек. Перед путниками вдруг предстала во всей красе давно забытая картина русского крестьянского быта. Картина сенокоса. Все косари периодически деловито подходят к металлическому эмалированному ведру и, черпая такой же металлической эмалированной кружкой, не торопясь, чинно выпивают водки кто сколько зачерпнул. Такую картину, едущие из Сибири не видели уже больше десятка лет. На передней подводе возвращающихся из Сибири сидел сухой, жилистый, широкоплечий, местами с еле заметной сединой дядька со свой смуглой, слегка раздобревшей, черноволосой супругой. Это был Михаил Иванович Животов со своей супругой Евдокией и их многочисленной семьёй. Чтобы было веселей в дороге, он вел беседу с самим собой и ещё, наверное, с женой, когда она его слушала.

– Не-е, уж в другий раз я в Сибирь ни по чём не поеду. Никуды больше не поеду и точка! – громко в слух рассуждал Михаил Иванович. Надоела мне эта езда за тридевять земель в тридесятое царство, да и стар я уже стал, – признался в первый раз он в слух. – Буду устраиваться на постоянное жительство в своей родной деревне, где я родился, где родились мои отец и мать, и их отцы, и их матери и все, все наши предки. Попрошу у общины на сходе в Писаревке, в этом нет ничего унизительного, чтобы мне выделили усадьбу, где-нибудь среди деревни, хотя бы и на косогоре. На всё кажись буду согласен, – не очень уверено добавил Михаил Иванович, – только бы на Родину обратно осесть. – Уж больно мне опостылела энта вся Сибирь, да и работа на дядю тоже. То ли дело наша земля, она никогда тебя не обманет и не обсчитает. Как ты поработаешь, так и получишь. Проспал – пеняй на себя. А то там…, – он указал небрежно куда-то назад по ходу движения телеги, – ты пашешь во всю свою силу, стараешься, как всегда, как привык с рождения, а другой только показывает вид что работает, а деньги одинаковые – ар-те-ль-ные! – передразнил Михаил Иванович кого-то и смачно плюнул в сторону.