– И вы миритесь с таким положением вещей? – спросила я, ошарашенная услышанным.
– Вы еще слишком юны, романтизируете свой брак, чересчур возвышаете чувства Александра к вам. Он вас бесспорно любит и уважает, но это никогда не мешает мужчинам заводить романы с необремененными многочисленными обязательствами барышнями. А уж отношения императоров и цесаревичей с фрейлинами, так это вообще, если хотите, традиция Императорского двора, не вам ее менять.
– И сколько фавориток было у вашего мужа?
– Крайне неприлично спрашивать такое, но раз вы себе позволили подобную бестактность, я отвечу – мне доподлинно известно по меньшей мере о шести девицах, ночевавших в этих самых покоях.
– Это отвратительно, – выговорила я и тут же пожалела, что сделала это вслух, ведь происходящее, по всей видимости, ничуть не удручало императрицу.
– Не вам судить устои императорского двора. Дама нашего с вами положения должна осознавать свое высокое предназначение и никогда не опускаться до ревности. Вы должны уяснить, что всегда будете выше фавориток, вашего священного места они не займут ни на троне, ни в жизни вашего мужа. Мириться с наличием у супруга любовниц – всего лишь незначительная жертва, которую нужно отдать за брак с венценосной особой, – заключила она скрупулезно и бесчувственно, что вызвало во мне поток негодования и раздражения.
Более продолжать знакомство с дворцом я была не в настроении. Мне требовалось уединиться, чтобы обдумать создавшееся положение, соглашаться с которым я категорически не желала. В моей семье никогда не допускалось и мысли об адюльтере, Папа́ и Мама́ нежно любили друг друга. Подобающего видения супружеской жизни я, разумеется, ждала и от своего будущего мужа. Сославшись на усталость, я отвесила поклон августейшей особе и поспешила покинуть ее.
Я тихо плакала в своих покоях, когда вошел Саша. Обеспокоенный моим удрученным состоянием, он подбежал и стал настойчиво расспрашивать, кто посмел меня обидеть.
Всхлипнув, я выпалила:
– Ее Императорское Величество заверила, что у тебя со временем появится фаворитка, и даже не одна.
Саша захохотал во все горло, чем немало удивил меня, затем обхватил мое лицо обеими руками, притянул к себе и медленно произнес: «Моя дорогая Минни, я совсем не похож на своего отца, я никогда не стану скитаться в поисках любви там, где ее быть не может. Моих искренних чувств, верности и заботы будешь удостоена только ты. Я не склонен к беспутству и непостоянству чувств. Согласившись вручить мне свое сердце, ты можешь быть вовеки покойна о том, что никогда не будешь преданной». Он четко проговаривал каждое слово, вероятно, в надежде, что они крепко отпечатаются в моем сердце, и я никогда более не усомнюсь в беспорочности нашего брака. От его речи я вмиг повеселела, откинула все сомнения и придвинулась в объятия жениха. Он долго, долго целовал меня по всему лицу, а я смеялась от возникавшей при этом щекотки. Этой краткой, но весьма трогательной беседой я осталась удовлетворена настолько, что за всю семейную жизнь более никогда не усомнилась в верности своего суженого, ни физической, ни духовной.
Брат Фредерик чувствовал себя крайне неуютно при российском дворе, где, хоть и старались говорить на понятном нам французском и немецком, все же часто забывались и переходили на родной язык. Русская кухня тоже не пришлась по вкусу моему привередливому братцу, зато я весьма высоко оценила ее особенности.
– Я хочу скорее уехать отсюда, Дагмара, – признался он спустя неделю пребывания в российской столице.
– Ты должен остаться хотя бы до свадьбы! Что подумают о нашей семье, если ты так внезапно уедешь?
– Тебе есть дело до того, что о нас подумают?
– Ты меня удивляешь, Фредди. Репутация – наше все! О невесте цесаревича не должны ходить неблагонадежные слухи.
– Не понимаю, как могут подумать плохо о тебе, если уеду я?
– Если мой брат уедет, не отгостив положенного срока, люди решат, что в нашей семье отношения недостаточно крепки, а значит, и я не могу похвастаться семейственностью, которую от меня здесь так ждут. Чтобы добиться расположения новых родственников и народа, я должна демонстрировать безупречность во всем. Поддержи же меня!
– Меня всегда раздражала твоя чопорность.
Фредерик закатил глаза, но пообещал больше не беспокоить меня разговорами о своем отъезде. Ждать ему оставалось ни много ни мало три недели, которые он все же достойно выдержал, ни разу не дав уличить себя в унынии.
Читать дальше