– Ты уже объявил о грядущем походе в Армению?
– Завтра всех оповестят. Мы пойдем осенью. Для этого все готово.
Вологез нетерпеливо потянул Нефтис к ложу, стоявшему посреди комнаты под шелковым алым балдахином, и молодая жена, немного поупрямившись, чтобы возжечь еще большую страсть в муже, наконец, сдалась. Тогда он принялся ее неистово ласкать, целуя зажмуренные миндалевидные глаза, покусывая пухлые детские губы…
Когда же после бурного соития Вологез откинулся на спину, лежа в блаженной истоме, то с удивлением вдруг снова услышал голос Нефтис, хотя после бурных и неистовых любовных слияний она обычно крепко засыпала.
– Не хочешь ли ты сам, мой повелитель, повести всадников. Может лучше ты завоюешь славу в бою, чем отдашь ее Хосрову, хотя он и хороший воин.
– Мне? Самому вести войско? – еще больше удивился Вологез.
Он лежал в испарине и мечтал только о прохладе озерной воды – искусственный водоем вырыли по его приказу прямо в центре сада, охватывающего дворец в Нисе. Лето в этом году выдалось необычайно жаркое и засушливое и, хотя он почти все время проводил в зимней столице, располагавшейся на севере страны, это не спасало. Пришлось даже прекратить выезды со свитой на охоту, несмотря на то что большинство важных вопросов решалось именно в седле.
Всегда мнительный, настороженный Вологез задумался о том, зачем Нефтис его попросила лично отправиться в поход в далекую Армению. Младшая жена часто давала необычные советы, и он к ним прислушивался. Однако сейчас его смутили обстоятельства разговора, ведь раньше после любовных игр подобных бесед у них не возникало. Женщина, которую парфяне, как и римляне признавали низшим по сравнению с мужчинами существом, не могла участвовать в управлении страной. Ее место у прялки или в детской, где нужно приглядывать за детьми. А еще на ложе, чтобы удовлетворить потребности мужа. Потому у женщин оставалось немного способов воздействовать на мужчину. Но ее тело было, пожалуй, самым действенным.
«Зачем она просит? – насторожился Вологез. – У нее появился любовник? Но евнухи строго следят за гаремом. Они знают, что гнев мой беспределен, как вселенная, которой повелевает Ахурамазда. Если только она не сговорилась с одним из братьев за моей спиной и во время отъезда они не свергнут меня с престола».
– Ты на самом деле хочешь, чтобы я покинул тебя ради войны? – безразличным тоном осведомился он.
Нефтис приподнялась на локте, подперев голову рукой, и опять посмотрела на него. И вновь его затянула темная бездонность ее миндалевидных глаз.
– Мой повелитель, кто же говорит о расставании? Я поеду с тобой, одену доспехи и буду как Родогуна. Я хочу остаться в памяти парфян такой же храброй и жестокой, как твоя далекая родственница, потрясшая гордых мужчин своей храбростью.
У Вологеза отлегло от сердца. «Она хочет славы, – решил он. – Одного меня ей мало. Ей нужна еще слава».
Близнецы
Фаустина родила тридцать первого августа двух здоровых детей. Сон о змеях она больше не вспоминала и выглядела довольной. Наконец, после стольких мучений и переживаний, после преждевременных смертей мальчиков, случившихся еще при отце Антонине, она осчастливила Рим наследниками.
Астрологи, сверив свои гороскопы, предсказали блестящее будущее обоим. Правда, злые языки, которых всегда хватало в столице, заметили, что близнецы родились в день рождения императора Калигулы, а печальный конец сумасбродного правителя широко известен. Но Фаустину не смущали подобные сплетни – поболтают и перестанут. Антонинов ничего не связывало с семьей Клавдиев, к которой принадлежал Калигула, аналогии в этом случае были совершенно неуместны.
Единственное, что беспокоило ее – кто отец. Она вглядывалась в крохотные личики малышей, пытаясь определить по форме носа, разрезу глаза или, хотя бы, по выражению лиц, кто из мужчин может с полным правом претендовать на отцовство. Марк или Луций? Но мальчики только надували щеки, без устали махали маленькими ручками с едва заметными пальцами и все же, Фаустине показалось, что глазки их больше походят на глаза Марка – такие же выпуклые и любопытные.
Ее старая служанка Дафна нашла двух кормилиц – крепких, здоровых женщин возле «молочной колонны», как когда-то ее саму нашла Фаустина Старшая, и наняла их. А потом наступило время традиций, время признания Марком своих детей. Фаустина, хотя со стороны мужа и не высказывалось никакого беспокойства, сомнений в своем отцовстве, все-таки чувствовала, что он колеблется. К тому же Дафна поведала ей, что Марка несколько раз посещала Галерия, эта хитрая и коварная лисица, и муж после ее визитов всякий раз делался пасмурными, неразговорчивым, словно Юпитер, скрытый облаками на вершине Олимпа.
Читать дальше