Едва она вошла, огонь на алтаре уже горел, пламя колебалось, протягивая язычок к Фабии и окутавшему ее воздуху. Для того, чтобы заклинание, которое она собиралась произнести исполнилось, требовались волосы Марка. Другая бы растерялась, пришла в замешательство, но только не Фабия – решительная и находчивая женщина.
Давным-давно, когда Марк был предназначен ей в мужья императором Адрианом, Фабия иногда бывала во дворце, где жил ее суженый. Они разговаривали, привыкали друг к другу. И вот, едва у Марка начали расти первые волосы на бороде, его побрили. Мать Домиция Луцилла собрала упавшие волоски в небольшой пучок, положила их в особый ларец, чтобы они напоминал о совершеннолетии сына.
Фабия тогда совсем случайно попала в комнату с реликвиями семейства Анниев. Она их разглядывала с любопытством, ведь старые памятные вещи каждой семьи – это ее история. Здесь были начищенные доспехи предков Марка, в шкафу лежали сохранившиеся письма от них, парадная тога прадеда Регина, бывшего некогда префектом Рима, закрывала половину стены. И, конечно, на деревянных полках стояли гипсовые маски умерших, которые выносились из дома во время погребальных церемоний. Строгие лица этих предков вызывали почтение, Фабия осторожно обошла их стороной.
Потом на глаза ей попался ларец из кипарисового дерева. Она сразу догадалась, что в нем хранилось – такие ларцы имелись в каждой семье у кого росли юноши. У Цейониев они тоже были и Фабия находила в них состриженные волосы с бороды отца Луция Эллия Цезаря, или волоски со щек и подбородка брата. Неизвестно что, но что-то толкнуло ее, и она взяла небольшую часть от волос Марка. Она не знала зачем, для чего, думала, что когда-нибудь они пригодятся и вот, действительно, пригодились.
Сейчас она подошла к заветному ларцу, извлекла оттуда несколько курчавых, темных волос давнего жениха, встала у алтаря. Она просила Венеру – покровительницу любви, чтобы та послала любовь в сердце Марка. Она просила сына Венеры Купидона, чтобы тот пронзил его тело стрелами страсти к ней, Фабии. Заклинание, которое предстояло произнести было коротким: «Пусть жгучий жар охватывает тело Марка, его фаллос, его бедра, пока он не даст свадебного обещания жениться на мне. Пусть Марк, чьим отцом является Анний Вер, полюбит меня, Фабию, из семьи Цейониев, чьим отцом является Луций Элий Цезарь. Его волосы я отдаю тебе Венера и тебе Купидон. Не презирайте меня, услышьте меня, отправляйся к Марку, чтобы он по своему желанию отдал мне всего себя, и чтобы Марк любил меня всю свою жизнь».
Сухие волосы вспыхнули, мгновенно превратившись в пепел. Внезапно поднялся легкий ветерок хотя дверь в комнату казалась плотно притворенной, и пепел развеялся в воздухе невидимой пыльцой.
«Это тело Марка вдохнули в себя боги, – решила Фабия, от волнения она прижала руки к груди, словно хотела удержать на месте сильно бьющееся сердце, – мое заклинание теперь точно до них дойдет».
Когда император Марк Антонин и его свита на кораблях покидали гостеприимный греческий берег уже наступил ноябрь. Некоторые бывалые люди указывали цезарю, что плыть по осеннему морю опасно, Нептун обычно гневается на тех, кто пускается в путь в этом время. Лучше спокойно пересесть в повозки и отправиться посуху, так будет гораздо медленнее, но зато надежнее. Возможно, Марк и принял бы эти разумные доводы, однако тогда возвращение в Рим могло затянуться на несколько месяцев, а ведь впереди их ждал триумф, который следовало отпраздновать до нового года. К тому же в январе Коммод должен был принять на себя консульские полномочия в первый раз в жизни. Нет, откладывать возвращение было никак нельзя – время торопило.
Они принесли молитвы богам, погрузились на три корабля и отправились в порт Брундизий. На палубах воздвигли палатки, сделанные из бычьей кожи, довольно крепкие и устойчивые. В них разместились император и его близкие. Те, кто был невысок по происхождению – всадники из канцелярии, вольноотпущенники, слуги, устроились кто-где: кто на матрасах из соломы, кто спустился в трюм и нашел себе место там. Казалось, ничто не предвещало беды. И все же…
Через день, ближе к вечеру Марк вышел на палубу и заметил, что небо на горизонте почернело. Морские волны до того спокойные, с ленивым плеском лижущие борт триремы 37, вдруг взволновано заходили ходуном, словно были не соленой водой, а грудью человека, дышащего яростью.
«Мы все-таки прогневили Нептуна», – подумал Марк.
Читать дальше