Олег Красин - Солнечный ветер. Книга третья. Фаустина

Пренеста 12

В конце сентября жара, накрывшая Рим и не думала отступать. Горожане ходили к уличным фонтанам, чтобы освежаться возле их струй, многие не покидали бани с прохладными бассейнами. Там же продавали охлажденное вино, налитое из амфор в подземных подвалах.

Как только закончились игры в честь Юпитера, Марк задумался куда отправится вместе с большой семьей, чтобы переждать остаток знойного лета, перешедшего в осень. Невольно вспоминался Гораций, писавший: «Брось меня туда, где дыханье лета не живит лесов и полей увядших». Надо было забросить себя в такое место. Ланувий им не рассматривался – там тоже было жарко. В морской курорт Байи съехалось слишком много народа, а ему хотелось уединения и тишины. Оставались лишь Тибур и маленький городок Пренеста, переведенный еще Тиберием из колонии в муниципию, потому что там ему, наследнику Октавиана Августа, посчастливилось избавиться от опасной болезни.

В гористом Тибуре многое напоминало о божественном Адриане, где на его вилле все было устроено как он хотел по его чертежам. Эта нарочито спланированная простота казалась Марку слишком навязчивой, а еще, там стоял храм, посвященный любовнику Адриана Антиною. Дети начнут спрашивать кто он такой, чем заслужил особые почести. Марку не хотелось распространяться на скользкие темы, пусть подрастут, тогда узнают.

И он отправился в Пренесту, славящуюся освежающими морскими бризами, прекрасными розами, грубоватыми жителями с несносными манерами и, конечно, тем, что в городке находился крупнейший в Италии храм, посвященный Фортуне новорожденной, начальной. Марк осмотрел его. Величина святилища оказалась поразительной: огромное строение имело пять террас, спускающихся по склону холма, соединенных внушительными каменными лестницами и переходами. Родители несли сюда младенцев, чтобы судьба была к ним благосклонна.

«Может и моих детей стоило принести? Остались бы живы», – думалось императору, когда он разглядывал стены храма.

Они остановились на другой вилле Адриана, построенной в четырех милях от города – приемный дед Марка не оставлял его в покое и здесь. Сразу вспомнились пылающие глаза покойного цезаря, его мятущееся сердце, постоянно ищущее что-то. Сейчас, к пятидесяти годам Марк начинал его понимать, ибо годы-завистники мчались не останавливаясь, за ними не угнаться. Вроде бы подводить итоги еще рано, но что важного он, Марк Антонин Август, сделал за отпущенное богами время? И совершит ли еще что-то в оставшийся срок? Не окажется ли золото его лет подделкой из бронзы, а древо жизни не превратится ли в бесполезный пепел, который развеет по земле не знающий жалости ветер?

«Лучше вернуться назад, чем плохо бежать», говорит пословица. Только жизнь не повернешь вспять, чтобы что-то исправить, ведь все, что позади нас, нам не принадлежит – Сенеку здесь невозможно опровергнуть. «Мы осыпаем себя листьями успокаивающих слов, когда возникают сомнения, – думал Марк. – Нам хочется верить, что все сделанное в прошлом небесполезно. Однако без ошибок не обойтись!»

Он вновь вернулся мыслями к свадьбе Луциллы и Помпеяна. Не совершил ли он, ее отец, непростительную оплошность торопясь, точно аврига в колеснице, стремящийся обойти соперников на повороте арены в Большом цирке? У тех перед глазами стоят меты, показывающие границу круга. А у него? Какие бронзовые меты находятся перед ним, Марком, ведь за ним никто не гонится? Может нужно было приискать другого жениха, вроде того, что поначалу нашла Луцилле Фаустина? Сомневающиеся люди всегда ищут истину, часто во время поиска виня только себя. В конечном счете, правильно или нет он поступил рассудит лишь время, ведь истина его дочь. Так писал поэт Марциал, которого любил Цицерон.

Каменные стены храма отбрасывают длинную неровную тень, за которой начиналось царство солнца: солнечные улицы, солнечные дома и храмы, солнечные стены, окружавшие снизу Пренесту. Марк вдруг обнаружил, что стоит на самой границе – одна нога в тени, другая на свету, как будто свет и тьма борются за его душу. Он отступил на шаг назад, чтобы полностью оказаться во власти небесного светила, ибо его душа, его помыслы и поступки всегда ясны, как у каждого, кто родился в огненной первостихии и солнечным ветром был принесен на землю.

А что касается Луциллы – менять что-то уже поздно, да и не нужно. Несколько дней назад в Риме прошла торжественная церемония, его старшая дочь произнесла, обращаясь к Помпеяну древнюю формулу: «Где ты Гай, там и я Гайя».