Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– Что же вы, на амнистию совсем не надеетесь?

Горчаков поморщился в досаде:

– В Ермаково была блажь, думали об этом с Асей… – он затянулся папиросой, молчал, потом поднял хмурый взгляд на Богданова. – Ничего ведь не поменялось, Виталий Григорьевич, какая разница, какая фамилия будет там, наверху? Сталин, Берия, Молотов… Людей уже превратили в бессовестных и бездушных собак… Сначала офицеры приказали расстрелять безоружных, а теперь ходят ищут среди раненых и потом пытают этих раненых. И ни у одного офицера не хватило мужества отказаться выполнять приказ! На их месте стреляться надо, а они продолжают… Вы знаете, что они добивают некоторых раненых? Я утром в морге видел одного, вы его оперировали…

– Наше дело – оперировать, Георгий Николаевич, – Богданов погасил свою папиросу. – Что вы с женой думаете?

– Надо ее в Москву отправить с этой навигацией, – Горчаков тер колючий седой подбородок. – В Ермаково я не решился настаивать, а теперь с ними не поговоришь. Не знаю, родила она, нет?

– Позвоните в больницу.

– Все телефоны отключены, всё контролируется, боятся, что отсюда уйдет информация, даже телеграмму не смог дать.

Богданов смотрел мрачно. Он тоже не знал, что с ними будет завтра.

Кошкин умер ночью. Лежал очень спокойный и скорбный, правая рука на сердце, словно благодарил кого-то.

Допросы шли днем и ночью, и теперь везли избитых. С переломанными ребрами, носами, отбитыми внутренностями. Раненых продолжали пытать. Однажды в палату вошли несколько офицеров, опять кого-то искали. Горчаков хотел выйти, но его остановил офицер и стал внимательно рассматривать. Это был тот краснорожий майор из автобуса, что велел отдать Горчакова «мясникам». Георгий Николаевич смотрел спокойно. Майор вспоминал, но, видно, не вспомнил и отпустил фельдшера.

Активных участников и руководителей восстания самолетами развозили по другим тюрьмам: в Красноярск, Иркутск, Магадан, Кенгир, Владимир. Там судили и давали новые срока.

Московские следователи пытались представить политическое восстание разгулом бандитствующих элементов, бунтом беспредельщиков против всех законов.

Но арестанты в показаниях стояли насмерть – все хорошо помнили свои требования именно законности. И справедливости.

Ася родила десятого августа. Девочку. В больнице, на которой начали разбирать крышу. Рожала две ночи, и обе эти ночи страшно выли собаки. Такого никогда не было. Она страдала от болей, от неизвестности, и еще эти плачущие собаки.

Ее выписали на следующий день. Она была страшно уставшая, они шли домой, присаживаясь на каждую лавочку. Ася с девочкой на руках.

– Почему они так воют? – морщилась Ася потрескавшимися губами.

– От голода, мам. Их в питомник свозят из лагерей, опять стрелять будут. Их не кормят… – Коля теперь был старожилом Ермаково и знал здесь все.

– Почему стрелять? – не понимала Ася.

– Я не знаю… Позавчера коров стреляли! На Енисее, ниже пекарни, и бросали в воду. Сказали, больные чем-то…

– Ты туда ходил? Я же просила… А кто их стрелял?

– Солдаты и зэки. Я сам не видел…

– Коля я тебя просила не называть так людей. Твой отец тоже зэк!

– Прости, мам… Мы будем отцу звонить?

Ася с удивлением глядела на сына.

– У тебя есть его номер?

– Нет, но он же с Богдановым, позвоню в центральную больницу, попрошу Виталия Григорьевича.

Ася задумалась, малышка зашевелилась в одеяле, Ася скинула покрывало.

– У меня еще нет молока… А если совсем не будет? – она с досадой потрогала себя за грудь.

– А так бывает?

– Бывает, пойдем.

– Давай, я понесу.

– Нет, я сама… Ну хорошо, возьми… – Ася вздохнула с трудной улыбкой. – Это же твоя сестра!

В это время невдалеке раздались выстрелы. Сразу много, стреляли короткими очередями из автоматов, раненые собаки завизжали совсем близко. Ася отдала было уже девочку, но взяла ее снова и, нагнувшись, словно прятала ребенка от воя, быстро пошла по дороге. Когда дошли до дома, все кончилось. Над Ермаково повисла необычная тишина. У калитки стояла соседка и тоже слушала. Поздоровались.

– Что собаки! – вздохнула соседка. – Людей бросают, не нужны стали, мужик четыре года горбатился, то вахтером, то в надзирателях, а жилья так и не дали. Теперь – идите, куда хотите… – она еще послушала подозрительную тишину. – Что же, мальчик или девочка у тебя?

– Девочка.

– Как назвали?

– Не придумали еще…

– Чего же?

Ася пожала плечами.