Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Да, вот тебе и профилактика! Тут уж предстоит большая работа. Если не пресекать такие призывы, бригады после парада не в бой бросать, а домой отправлять придется.

Проинструктировав сотрудников контрразведки, Торнхилл вызвал Рындина. Дайеровский батальон надо держать под особым наблюдением. Ведь его вместе с бригадами отправляют на Северную Двину, где развернутся основные операции. Батальону прямо нужно сказать, какая участь постигла зачинщиков восстаний в 3-м и 8-м полках.

— Не беспокойтесь, господин полковник, все важнейшие участки батальона, такие, как артбатарея, пулеметная команда, в руках настоящих патриотов.

Полковник удовлетворенно кивнул головой, вспомнив, что в подавлении восстаний на Двине и Пинеге именно надежность артиллеристов и пулеметчиков сыграла главную роль.

А тем временем возбужденные только что закончившимся парадом генералы обсуждали план весенне- летних операций. Открывая совещание, Айронсайд заявил:

— Полученные из Великобритании войска и средства усиления дают возможность в течение лета закончить кампанию на Севере, утвердиться в Котласе, захватить Вологду и Петрозаводск.

После совещания в кабинете появился Торнхилл. Оказывается, пока шло совещание, на улице разразился скандал, произошла драка между русскими и английскими солдатами. Нападение совершили русские из Дайеровского батальона. Торнхилл умышленно подчеркнул название, заставив генерала поморщиться. Семь человек увели в тюрьму, но на их защиту поднялся весь батальон. Пришлось вернуть арестованных на пристань, после чего батальон пошел на погрузку.

— Между прочим, солдат активно успокаивал тот арестант, с которым вы, генерал, вели разговор в тюрьме. Помните, еще насчет будущей своей учебы в Англии он говорил? Его фамилия Визжачий.

Айронсайд кивнул, стараясь определить, куда клонит контрразведчик.

— Так вот, — продолжал полковник, — Рындин настаивает на его аресте на том основании, что своей активностью Визжачий маскирует черные дела. Я отверг его притязания, ибо в этом случае нам пришлось бы усмирять батальон на пристани силой оружия.

— Арест этого солдата недопустим! — поднялся с места расстроенный генерал. — Это омрачило бы наш праздник, вконец сорвало бы мобилизацию.

Раскурив сигару, Торнхилл со своей обычной самоуверенностью кивнул:

— Этими мотивами определялись и мои действия, генерал. Но встает другой вопрос: можно ли оставить безнаказанным нападение на английских солдат? Пусть и не с оружием...

— Ни в коем случае, полковник! Прости кулаки, возьмутся за оружие.

— Я распорядился, — будто не слыша этих слов, сказал Торнхилл, — при выгрузке батальона на позиции семерых арестованных задержать на пароходе и ночью их расстрелять. Заодно под видом свидетеля можно оставить на судне и Визжачего.

— В отношении семерых — верно. А насчет последнего, полковник, я возражаю. Моя интуиция говорит мне больше, чем предположение Рындина. Не мог он экспромтом создать версию об учебе в Англии.

— Что ж, будь по-вашему, генерал.

— Я сам выеду в район боевых действий. Прослежу.

Полковник заговорил о нездоровых настроениях в прибывших бригадах, об изъятых большевистских листовках.

— Черт возьми, откуда?! — генерал уставился на полковника, опершись руками о стол. — Неужели нельзя изолировать солдат от общения с городом?!

В форме вопроса генерал бросил упрек в адрес контрразведки. Зная склонность генерала к критике ее действий, Торнхилл ожидал этого.

— Наши меры изоляции были бы бесполезны, генерал. Большевистские листовки привезены из Англии. — Глядя в удивленное лицо генерала, с усмешкой вынул из кармана листовки. — Полюбуйтесь: напечатаны в Москве, попали в Англию, а оттуда бригады захватили их вместе с консервами в Архангельск.

— Как это возможно? Ведь Москва отрезана ото всего мира. С чьей помощью это делается?

— Об этом нам большевики, к сожалению, не говорят.

После ухода Торнхилла генерал взял было ручку, намереваясь писать, но вскоре бросил ее, досадуя, что задуманного послания не написать. И надо же было этим инцидентам произойти именно в день рождения короля!

Несмотря на однообразно-казенный ответ: «Свидание не разрешается», — Александра Алексеевна продолжала ходить в тюрьму. Правда, надежды на свидание с мужем не было. Может, удастся выяснить, жив ли и где находится. И хотя она хорошо знает, что в прошлом иные революционеры исчезали бесследно, сердце отвергало это, звало к тюремным воротам. Как ни жесток был царский режим, но при нем все же удавалось добиться свидания с мужем или, на худой конец, получить справку о месте его нахождения. Неужели «демократы» Запада лишат ее этого законного права?