Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

...Аня Матисон шла с опущенной головой, безразличная к тому, расстреляют ее или повесят. Она выговорила на допросах всю свою боль и ненависть к врагам, прямо заявила: да, была в комитете, вела работу, хотела гибели белогвардейцев, возврата Советской власти. Может, не стоило признаваться? Но после гибели Макара оправдываться перед врагами она считала малодушием. Кое о чем рассказал им и ее дневник.

Карл Иоганнович, шедший рядом, тронул Аню за локоть, шепнул: «Крепись, дочка».

Вот уже мелкий кустарник хватает за пальто, под ногами прогибается мягкий, как ковер, мох. По сторонам еще сохранились снежные сугробы. Наступало утро. Высланные вперед арестанты заканчивали рыть могилу.

Теснанов поздоровался с ними, как со знакомыми, сдержанно сказал:

— Передайте, товарищи, всем сидящим в тюрьме наш последний привет. Расскажите, как мы встретили праздник 1 Мая на Мхах...

Полицейский офицер хлестнул его плеткой по спине:

— Ну-ка заткнись, агитатор!

Для проформы тюремщик огласил приговор. И без того уже знавшие, для чего их поставили на краю ямы, обреченные встретили его молча.

У могилы оставили всех, лишь Аню отвели в сторону. Врач начал прикреплять на пальто каждому бумажку, прямо против сердца. Поняв, что это мишени, Аня хотела отвернуться, но ее внимание привлекла Близнина. Клавдия Николаевна сбросила с себя пальто, рванула кофточку и, откинув голову, крикнула:

— Стреляйте! Будьте вы во веки веков прокляты, палачи!

Рядом сгрудились Антынь, Розенберг, Анисимов. Стоявший посредине Теснанов, подняв кулак, крикнул:

— Знайте, палачи, мы умрем, но наше дело останется жить. Придут товарищи и отомстят за нас. Жестоко отомстят!

Теперь Аня не отвернется, не покажет свой страх врагам, собственными глазами увидит все.

О бок с Теснановым стоял Закемовский. И на краю могилы с закрученными усами. Он бросил взгляд на вынырнувшее из-за тайги солнце. Протянул руки вперед и крикнул:

— Здравствуй, свет наш солнышко! Да скроется тьма!

Все вскинули головы. Прокашев запел «Варшавянку». Вмиг голоса слились в один:

Голос Близниной взвился надо всеми. Как вызов, зазвенела песня.

Солдаты команды дрогнули, офицер заметался вдоль строя, кинулся на правый фланг и, взмахнув шашкой, выкрикнул:

— Команда, пли!

От нестройного залпа пали не все, песня ослабела, но не прервалась.

— Команда, пли! — снова вскричал офицер.

И после второго залпа еще слышалось пение, смешанное со стонами.

— Добить! — заорал тюремщик и, выхватив револьвер из кобуры, бросился к могиле, стал стрелять в упор, приговаривая: — Вот вам «роковой», вот!..

Вернулся на свое место. Увидев ужас в глазах Ани, ухмыльнулся.

— Надо бы и тебя туда, — показал он револьвером в сторону ямы. — Но наш справедливый суд учел твое несовершеннолетие.

Аня слышала голос, но не понимала слов. Потрясенная, она глядела, как в яму сбрасывали мертвых, засыпали землей. Все еще не верилось, что это правда, думала, что видит кошмарный сон. Очнулась от грубого толчка конвоира:

— Хватит глазеть-то! Иди!

Повели, а перед глазами все равно страшная картина гибели старших товарищей. Шла, не замечая конвоиров, не чувствуя солнца, спешившего порадовать людей своим первым теплом.

Аню втолкнули в камеру, лязгнула железная задвижка. Ее окружили удивленные арестантки: они ведь знали, куда ее уводили, и уже попрощались с ней навсегда.

— Их расстреливали, а они пели, — тихо проговорила Аня. — До последнего вздоха пели.

А в это время следователь докладывал Рындину:

— Девка ошеломлена. Думаю, теперь расскажет нам все, что надо.

Направляемый Торнхиллом и обласканный Миллером, Рындин старался «выкорчевать остатки заразы», хватая людей по любому доносу, по малейшему подозрению.

Сохраняя жизнь 17-летней Анне Матисон, он руководствовался отнюдь не гуманными чувствами, делал на нее новую ставку. Рассчитывал, назовет имена остальных подпольщиков. Для начала перед ее глазами расстреляли друзей. Тут же внушили, что ее помиловали, за что должна быть благодарна властям.

Приближался момент очередного вызова Ани Матисон. Ее предварительные показания не вполне устраивали суд. Дали ей несколько дней на размышление, предупредив: от поведения на суде зависит ее участь.

Девушка лежала на топчане и напряженно думала. Требуют назвать, кто это Седой и Человек с трубкой, о которых она пишет в дневнике? Ишь чего захотели! Раскрыть Сапрыгина, принятого ими за двоих, — значит раскрыть и семью Петровых. Добиваются, чтобы она назвала, кто скрывается за кличками — Володя-грузчик (Теснанов), Черный (Закемовский), Гармонист (Рязанов). Даже теперь, после их расстрела, она сохранит в тайне эти имена. Пусть думают, что подлинные имена подпольщики и от своих скрывают, что они еще живы. Дорогую плату за сохранение жизни от нее требуют...