Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Эту мысль американца подхватил французский полковник Доноп:

— Такой бы суд над Октябрьской революцией следовало провести в каждой цивилизованной стране. Тогда пособники большевиков были бы изолированы. А то новоявленные якобинцы во Франции совсем распоясались, тоже напечатали письмо большевистского вождя. Произносят речи в парламенте, подают запросы, выступают в печати. Все это так или иначе доходит и сюда. Горько, но приходится констатировать, что французские войска чувствительны к большевистской пропаганде, в своих целях использующей богатую революционную историю Франции. Большевики торжественно отмечают паши памятные даты, чтут вождей французской революции, поют «Карманьолу» и другие наши песни.

Было непонятно, жалуется полковник Доноп или ищет снисхождения. Вспомнив растерянное донесение с Онежского участка, Айронсайд нахмурился.

— А какие меры принимаете на фронте? — прервал он полковника.

Доноп круто повернул свою речь. Он сообщил, что все части, выводимые на отдых в Архангельск, теперь пропускаются через «Христианский союз молодых людей». Перед офицерами и солдатами в клубе союза выступают лучшие ораторы и в их числе посол Нуланс. Сослался на последнее выступление посла, которое было направлено против настроений, вызванных Парижской мирной конференцией. «Мы можем заключить мир с Германией, — говорил посол, — но никогда, ручаюсь вам, этот мир не будет заключен с большевиками».

Итальянец Карлони тоже начал с жалобы. По ночам большевики на фронте через рупор обращаются к солдатам, в своей интерпретации дают ответы на многие вопросы современности, призывают к противодействию начальникам. Много неприятностей доставляют и побывавшие в плену у красных. Они рассказывают такое, что солдаты потом перестают верить своим офицерам. Пробовали припугнуть этих агитаторов, но солдаты всячески их защищают.

Айронсайд стал подводить итог совещания. Поблагодарив ораторов, он призвал усилить пропаганду в своих и в большевистских войсках.

— Меня озадачивает один вопрос, к сожалению, обойденный здесь: почему большевистские листовки, напечатанные на оберточной бумаге, будоражат наших солдат, вызывают массовые волнения, в то время как мы добились лишь перехода одиночек? Очевидно, отделу агитации нужно думать над текстом прокламаций, делать их привлекательными не только по внешнему виду. Не мешает кое-что перенять у большевиков.

Айронсайд окинул взглядом зал заседания и повысил тон:

— Но главное, господа, надо понять: у нас фронт, а не охрана городских кварталов. Он требует больших сил, которые мы должны направлять отсюда. Усиливать репрессии и поднимать дисциплину — вот наша задача. С сожалением, но должен сказать, что большевистская агитация для нерадивых офицеров становится прикрытием их бездействия и безволия. Надо держать людей в строгости, развивать инициативу. Боевые успехи, как ничто другое, воодушевляют войска. К наступающим никакая зараза не прилипнет. Бацилла большевизма начисто уничтожается активными действиями на фронте.

Было над чем задуматься Петрову с Сапрыгиным после совещания у Айронсайда. Оно подтверждало, что подполье, выполняя указания Ленина, стоит на верном пути. Как бы ни изощрялись друг перед другом чужеземные генералы, как бы ни поносили большевиков, правда вылезает наружу: лихорадит интервентов оттого, что солдаты выходят из повиновения, что и на родине у них неблагополучно. И туда проникают идеи Ленина, Коммунистической партии, они волнуют массы трудящихся.

Значит, надо бить по самому чувствительному месту, разоблачать обман, усиливать распространение листовок. Конечно, теперь белогвардейцы и интервенты еще больше станут свирепствовать, преследуя за большевистскую агитацию.

— Однако мы пойдем наперекор всему, Коля, — сказал Петров. — Будем помнить, что пробраться в Америку с письмом Ленина было не легче.

Подпольщики строили новые планы борьбы, не зная, что скоро случится беда.

Однажды, зайдя в магазин, Петров увидел бывшую сотрудницу коммунального отдела и хотел выйти, но она громко окликнула его:

— Разве вы здесь, Александр Карпович? А я думала, наш начальник в красной России.

Не подав вида, что его смутила эта встреча, Петров раскланялся с женщиной и неторопливо покинул магазин, успев заметить, как встрепенулся какой-то тип в нахлобученной ушанке.

Едва дошел до дома, явились полицейские. Все начнется с обыска — это знали и он, и жена, увидевшая полицейских из другой комнаты. Александра Алексеевна кинулась к письменному столу — там лежала печать, которую собиралась сегодня запрятать в сарае, схватила ее и сунула в кулачок Леве, шепнув: