Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

… Томас так и не смог заснуть. Промаявшись в гамаке добрых полтора часа, он вышел под ослепительные звезды ночного неба – холодные и белые, с необозримых высот своей древности они глядели на него в безмолвном презрении, и Смит застыл на месте, не в силах шелохнуться от непонятной ярости, медленно закипавшей в нем. Несправедливость, случившаяся с той прекрасной женщиной, собственные беспомощность и беспамятство сводили его с ума: Томас готов был отдать руку, ногу, голову, что угодно, лишь бы только понять, вспомнить что-то очень важное – то, что обрывками металось в его воспаленном мозгу уже очень и очень давно, но никак не могло найти выход.

У него уже начинала болеть голова – так было всегда, когда он пытался поглубже погрузиться в несуществующие воспоминания; обычно сон помогал прогнать боль, но на этот раз Смит твердо решил не поддаваться искушению. Медленно, но верно раскаленная пружина развернулась внутри уродливых шрамов на лице, задела висок и принялась распрямляться дальше, потихоньку затрагивая темя, затылок и основание шеи; Томас терпел, стиснув зубы и чутко прислушиваясь к безумному сознанию. Огненной сеткой перед его веками пронеслась разметка карт наподобие тех, которые иногда чертил их штурман, и Смит ухватился за эту мысль, разматывая ее, словно канаты, которые перебирал всего два часа назад. Там картинка была проще, здесь же вместо прямой линии шел какой-то безумный чертеж со множеством проекций, неимоверно сложный и требующий вычислений, равных которым Томас никогда не мог знать; выдумать и осуществить подобное мог лишь безумец… или гений?..

Он очнулся прямо перед дверью в штурманскую рубку: вход сюда, в общем-то не был ему запрещен, но, конечно, не в ночное время и не в отсутствие самого штурмана. Смит колебался всего секунду – вот он стоял в нерешительности, собираясь с силами, и сразу же за этим уже сжимал в руках несколько наспех выхваченных из ящика стола, по счастью, не запертого, листов бумаги, остро наточенный карандаш и, что важнее всего, пухлый атлас с многочисленными картами. Какие-то из них были в нем изначально, какие-то чертил сам их штурман и затем аккуратно подшивал к остальным – Смит не знал этого точно, но каким-то новым, обостренным зрением видел теперь на отдельных листах мелкие ошибки и неточности, выдававшие их происхождение.

В рубке оставаться он не посмел, но на палубе было совершенно пусто – часовых в порту обычно не ставили – и поэтому он просто устроился в укромном уголке на баке, перетащив туда украденное вместе с наспех зажженным фонарем. Тот шипел горячим воском, потрескивал, но свет дарил исправно, так что Смит поставил его слева от себя, уселся прямо на палубу, поджав под себя ноги и расстелив на коленях первый лист бумаги. Взял в руку карандаш, подумал, положил было обратно – до того тряслись руки – снова поднял, выдохнул, стараясь отрешиться от боли и думать об одних лишь картинках в голове – и резко, торопливо провел первую черту. Опомнился, принялся было чертить сетку координат – пальцы не слушались, цифры прыгали, два или три раза он сбивался, зачеркивал и чуть ли не вслух начинал отсчитывать упрямые градусы и минуты. Восток и запад почему-то оказались не напротив друг друга, а на одной четверти окружности – Томас всхлипнул, смял лист и запихал внутрь фонаря, с почти физическим наслаждением наблюдая, как пламя пожирает бумагу. Не может быть, чтобы он, такой идиот, мог хоть на мгновение представить себе… Разве бывают такие чудеса?

Но она говорила… Фрэнсис говорила о своем муже с такой тоской! И где-то там, за синим морским простором, мучается безвестностью ее дочь, лишившаяся отца и матери… Что бы ни случилось у них обеих – он обязан стать нормальным, обязан вспомнить все, чтобы помочь им! Есть, есть какой-то ключ – Томас был убежден в этом – есть нечто, узнав которое, он сможет победить самого мистера Рочестера и всю его огромную компанию. Он ведь знал… уже знал это когда-то, просто забыл…

… Темный, мрачный пороховой склад. Высокая мужская фигура, подносящая фитиль к дорожке пороха, протянутой до самой большой бочки – когда огонь подберется к ней, взорвется весь корабль. Человек дожидается, пока серый взрывчатый порошок займется пламенем, оборачивается к двери, выходит прочь, уже почти покинув трюм – и с криком ужаса бросается вперед: крышка люка захлопывается, и щелкает замок, преграждая ему путь.

– Откройте, ради Бога! Открой, Сэм!.. – бьет он наотмашь кулаками по тяжелым доскам, но крышка не поддается.