Олег Велесов - Лебедь Белая

Милонег злился. Он скрипел зубами, силясь понять, почему остановил свой удар. Желание убить меня у него не пропало, это я по глазам видел. Милослава по-прежнему стояла между нами и уходить не собиралась. Так что же случилось? Может и ему мама привиделась? Или уверовал, что Милослава в любом случае с ним не пойдёт? Но как бы там ни было, он отыскал взглядом ромея и проговорил хрипло:

– Разворачивай, Марк Фурий, людей своих, в Голунь возвращаемся.

– Как это возвращаемся? – не поверил ромей. – Как это возвращаемся, ясноликое солнышко моё Милонегушка? Мы не для того столько дней пыль глотали, чтоб сейчас назад поворачивать. Не понимаю я…

– А тебе и понимать не следует. Делай, что говорят. А не по нраву воля моя, так путь тебе из земли северской чист!

Сказал он это строго и даже пальцем в его сторону ткнул. Куда ромею на такое спорить? Не у себя в Царьграде. Однако ромей иного склада человек, он не Белорыбица, за локоть не подхватит. Он сощурился и заговорил сквозь зубы:

– Твоё право, Милонегушка, приказы раздавать, на то ты и сын княжий. Да только люди, как ты изволил выразиться, мои, и только меня они слушают…

Он глянул на Белорыбицу. Тот ухмыльнулся, вытянул стрелу из тула, наложил на тетиву и метнул в воеводу не целясь. Милонег стоял к нему полубоком и видеть этого не мог. Увидел я – и прыгнул, и уже в прыжке понял: не дотянусь. Стрела вошла Милонегу в бок выше пояса, он охнул, взмахнул руками, удерживая равновесие, не удержал и повалился на спину. Я подхватил его за плечи, не раздумывая, сдёрнул с пояса короткий нож и бросил в Белорыбицу.

Ромей завизжал от страха. Огромный раб схватил его в охапку, прикрыл собой. Угр, словно решив, что это сигнал, взмахнул топором, прокричал зычно: Вперёд! За спиной зазвенела железом моя дружина, стало быть, не устояли на месте, побежали выручать.

Я опустил Милонега на землю, стиснул обмякшую ладонь. Надо было сказать что-то. Что говорят в таких случаях? Чтоб не отчаивался? Что раны заживут и всё будет хорошо? Но он не глуп, он понимает, что нынешние раны не заживут, ибо ромей живыми нас из этой западины не выпустит, иначе ему самому гибель. Так то…

И всё же я прошептал:

– Крепись.

Он молчал, только боль исказила губы и побелила лицо.

– Крепись, – повторил я и поднялся.

По правую руку от меня встал Малюта, по левую Добромуж. Всё как в тот день у седловины, только не конница обров летела на нас – наёмники шли.

Я сотворил перуницу. Слава тебе, господине Перун, что дозволил встретить врага прямо. Что дал возможность искупить былые неправды и встать за тех, кого когда-то обидел. Значит, есть у нас толика надежды, что пролетит над нашими головами Мать Сва-Слава, махнёт крылом на прощанье, а дочь твоя Перуница Светлая позволит осушить рог славы до дна!

Наёмники не стали лезть на рожны и терять понапрасну людей. Они разошлись от одного края западины к другому, выставили перед собой щиты, как стену, и начали давить нас. Всё правильно. К чему дерзать отвагою, если можно задавить врага числом? Возле киевских причалов они на себе прочувствовали умение русов стоять насмерть, и отведывать этого снова не хотели. Тугожир метнул несколько стрел, но везде на их пути встали щиты. Что ж…

Однажды в Щетине свела меня судьба со старым поморянином. Владел он удивительным боем древнего народа, которого уже нет на свете, и имя которого давно позабыли. Народ тот состоял из отважных людей, и отвагу свою не единожды доказывал своим ближним соседям – ромеям. Славились те люди умением наносить тяжёлые удары мечом. Они раскручивали его над головой особым образом, а потом опускали с силой и рубили противника надвое – и ни что не спасало, ни щит, ни броня, ни молитва. Поморянин показал мне, как это может быть, и я приём запомнил.

Вот и пришла пора испробовать то умение. Победить оно нам не поможет, ну да хоть не в одиночестве перед Калиновым мостом встанем. Я вплотную подступил к вражескому строю, размахнулся и вдарил. Поморянин не подвёл. Стоявший против меня наёмник распластался и упал без всхлипа.

Да, хороший приём, и меч, что дала мне Радиловна, тоже хороший. Дажьбог ей в лицо за это. Но мой прежний меч был лучше. От силы удара лезвие хрустнуло, и в ладони у меня осталась одна рукоять. И тот час строй разомкнулся, и вперёд вышел угр. Вышел неспешно, поигрывая топором. Почуял, пёс, лёгкую добычу. Малюта крикнул что-то, я не расслышал, лишь махнул рукой не глядя, чтоб не отвлекал, а угр качнулся в сторону и ударил снизу вверх. Ловко, я такого не ожидал, едва отскочить успел. Острая кромка топора чиркнула по груди, вспорола рубаху. Чуть-чуть быстрее – и лежать мне рядом с наёмником, которого я только что зарубил.