Марат Байзаков - Чукур

– Уважаемый мулла, поймите, мой брат был болен, он уже тогда сильно кашлял…

– Хватит, – остановил его имам, выставив ладонь перед Мансуром. – А теперь слушайте все. – Он обратился к собравшимся, жадно заглотнув воздух и, как дракон, пустив на них облако белого пара. – Вы должны изгнать иноверцев из вашего аула, пока эти посланники шайтана окончательно не промыли вам мозги. Им тут не место.

– Но мулла, – Мансур испугался, что осмелился перебить имама, – мы не можем с ними так поступить, ведь сестра Мария, например, бесплатно учит наших детей читать и писать, а Всеволод помогал брату в хозяйстве. Это ведь неправильно! Народ, что же вы молчите?

– Они учат ваших детей Библии и псалмы заставляют зубрить… Мне обо всём уже поведали. Что касается твоего брата: так как он отрёкся от Ислама и проповедовал иную религию, мы не будем читать по нему погребальную молитву. Молиться за неверующего запрещено Кораном. Так что завтра с первыми лучами солнца ты, Мансур, должен будешь загрузить тобут на свою арбу и везти его за эти горы, – он кивнул в сторону, – и там предать брата земле.

Имам оглядел толпу, пытаясь взглянуть каждому в глаза, но те опускали головы, отводили взгляд.

– Вам всё ясно? Или может у кого есть вопросы? А может кто-нибудь ещё желает перебить имама, оспорить его решение, ослушаться, а? Ну же, смелее.

В нависшей тишине доносилось мычание коровы, протяжное, нездоровое. Вероятно, это была корова Хасанбая, просила корма или воды.

– А теперь пусть все разойдутся по домам, сейчас же, – скомандовал имам.

И толпа разошлась, не смея возразить имаму и пряча глаза от Мансура. Тот остался стоять посередине двора. Снежинки падали и обжигали ему лицо, окутывали стоявший рядом тобут. Мансур пал на него и только теперь беззвучно и отчаянно зарыдал.

6

В углу комнаты догорала керосиновая лампа. Язык пламени извивался на фитиле, оживляя предметы в помещении. Свет и тень резвились по комнате, прыгали по стенам, потолку. Сцепившись, они боролись на столе, на закопчённой буржуйке, на глиняной посуде и вдруг, словно застигнутые за шалостью мальчишки, замерли на высоком, обмотанном белым полотном, предмете.

«Что это?» – Мансур протёр слипшиеся глаза.

Предмет, окутанный куском бязи, походил на статую, укрытую в белый материал от любопытных глаз. Статуя медленно двигалась к Мансуру, увеличиваясь и возвышаясь над ним подобно снежной горе. Ему казалось он медленно проваливается в яму, всё дальше, глубже, а белая гора вот-вот накроет его надгробной плитой. Стягивая за собой одеяло, он попятился назад и забился в угол.

Внутри материи что-то зашевелилось, задвигалось, пытаясь разорвать натянутую, как смирительная рубашка, ткань. Мансур тщетно пытался крикнуть, заорать, завыть, но не мог – его разом онемевший язык лежал во рту, как выброшенная на берег рыба, беспомощно подёргиваясь.

Наконец материя треснула, подобно скорлупе яйца, из которой вот-вот должно вылупиться что-то зловещее, недоброе. Из образовавшейся трещины показались пальцы, синие, в пятнах, изогнутые в стальные крючки. Пальцы раздвигали материю, разрывая её всё шире, шире и проделывая в ней отверстие, словно вход в пещеру. Оттуда, из тёмной бездны, подуло – кто-то протяжно выдыхал воздух. Из пещеры медленно ступила нога и беззвучно опустилась на войлочный ковёр, устланный вокруг кровати Мансура. Из тьмы в комнату шагнул Хуснуд, покойный брат.

Подступив к Мансуру вплотную, покойник наклонился к нему. Голое тело мертвеца было осыпано снежинками – звёздочками, шестигранниками – которые и не думали таять. На мраморном лице Хуснуда блестели неморгающие стеклянные глаза. В них Мансур увидел себя: жалкого, дрожащего и забитого в угол, словно загнанный зверь.

– Прости, – смог наконец выдавить Мансур.

Вдруг Хуснуд схватил брата за горло и завыл нечеловеческим голосом: «Беги!».

***

Мансур проснулся от собственного крика. Спотыкаясь обо что-то и падая, он выбежал во двор. В Яме стояла ночь, но уже из курятника Тошмата доносился истошный крик петуха, зазывающего новый день.

Мансур протёр снегом лицо. Не замечая, что стоит, утопив босые ноги в снег, он уставился в небо. Звёзды там висели, как гирлянды на ёлке, мигая и подпрыгивая. Слева от Луны их скопился целый ворох, будто это лунный серп скосил их под себя.

Холод наконец разогнал остатки жуткого сна и Мансур, одевшись, отыскал в тёмном сарае топор, кетмень, лопату и принялся готовить повозку и снаряжаться в путь.