Марат Байзаков - Чукур

– Аллаха? Так вы верующий?

– А разве без веры тут проживёшь? Вопрос лишь в том, чем вы готовы пожертвовать ради того, чтобы получить благоволении бога.

Хуснуд зашёлся в кашле, затем долго восстанавливал дыхание, просил прощения у собеседников. Те выражали беспокойство по поводу его кашля. Сестра Мария даже нашла в рюкзаке какое-то лекарство в стеклянном флаконе и предложила его Хуснуду, но тот лишь отмахивался.

– Думаю, вы правы насчёт благоволения бога, – продолжил разговор Всеволод. – В предании говорится, что в Судный день умрут все, кроме избранных. Только они предназначены к спасению, ибо единственный путь к вечной жизни – это Познание.

Они говорили недолго, но за это время Яма успела наполниться темнотой, тяжёлой, вязкой, словно деготь, вытесня из неё свет.

– Я живу тут недалеко, если желаете, можете остановиться у нас. Думаю, Зулхимор, моя супруга, будет только рада гостям. Детей у нас нет, так что мест хватит всем.

– По правде говоря, мы думали снять где-нибудь хижину или комнатку.

– Хижину? В Яме? – он засмеялся и вновь зашёлся в кашле, прикрывая рот платком.

5

Началась погребальная молитва. Имам стоял у тобута, лицом к собравшимся. Сложив руки перед собой и прикрыв глаза, он воздавал хвалу Аллаху и просил упокоение усопшему. Слова молитвы пронзали тишину, взвивались вверх, в горы, но сорвавшись, эхом катились обратно – из Ямы, и вправду, не вырваться ни крикам, ни стонам, ни даже мольбам Всевышнему.

Вся мужская часть Ямы, как и положено, выстроилась во дворе дома, словно рота солдат на плацу, в три стройных ряда – впереди старшие, молодые в задних рядах. Погребальная молитва – дело коллективное. Тут не требуется ни поклонов, ни падения навзничь – стой себе в толпе и помалкивай. Даже молитву знать не обязательно, за тебя всё сделает имам. Для того и вызвали его, даром что ли узелок ему с подарками готовили.

– А ведь он не был мусульманином! – вдруг кто-то выкрикнул из толпы.

Имам оборвал молитву, пробежал взглядом по толпе: послышалось? Или кто и впрямь осмелился перебить его? Он прокашлялся, опустил глаза, попытался вспомнить на каком месте молитвы остановился.

– Это сектанты сбили его с пути! – вновь послышался голос из толпы.

Все разом зашумели, зашевелились, начали о чём-то спорить, перебивая и не слушая друг друга.

– Что это значит? Прекратите! Замолчите! – взорвался гневом имам и метнулся в толпу, как разъярённый командир, отыскивая в строю провинившегося солдата. – Вы для чего меня позвали? Посмеяться надо мной решили, грешники? Побойтесь же Всевышнего!

Люди его не слушали. Каждый что-то говорил и кивал тюбетейкой, укутанной в целлофан, чтобы не промокла под снегом.

– Народ, послушайте же меня, – наконец вскрикнул имам и, вернувшись на своё место, продолжил: – Вы ведь знаете, что Ислам запрещает совершать молитвы по немусульманам и тем грешникам, кто осмелился наложить на себя руки. Если вам что-то известно, касательно покойного, то немедленно скажите, ибо на том свете вас ждут муки ада, так не гневите же Всевышнего.

Гавкающее эхо передразнило имама. Народ, сложив руки на животах, опустил головы, умолк.

– Вы скажете наконец или так и будете стоять, как бараны? – вскрикнул имам. Он хмурился, мрачнел, ему казалось, что его обманывают, над ним насмехаются.

Из толпы отделился старик Эшан-бобо и захрустел по снегу к имаму. Приподнимаясь на цыпочки, он дотянулся до его красного, торчащего из-под чалмы 11 11 Мужской головной убор, тюрбан. уха, и стал что-то шептать.

– … они и меня пытались вовлечь в свои ряды, шайтаны! – причитал старик, выдувая пар в ухо имама. – Эти сектанты вели агитацию среди нас, проводили тайные моления, называли себя служителями бога.

Имам слушал старика, не отводя взгляда от стоявшего рядом Мансура. Его взгляд тяжелел, медленно наливаясь яростью. От этого Мансуру было не по себе. Он переминался с ноги на ногу, будто взгляд этот грузом взваливался на него и гнул, давил к земле.

– Ты знал об этом? – наконец спросил его имам.

– Мулла, позвольте объяснить…

– Я спрашиваю, ты знал, что твой брат не был мусульманином?

– Мой брат принял этих путников у себя дома, им негде было остановиться, вот они и живут здесь месяц, полтора, может и больше, с тех самых пор, как появились здесь, в Яме…

– Значит знал, – сквозь зубы выдавил имам. В эти слова он вложил всё зло и обиду за проделанный в такой холод путь, за время, потраченное впустую, за глупых людей, которые ведали всё, но не предупредили его, пытались скрыть.