Юрий Корочков - Цена свободы

А Иван Антонович был уверен, что предотвратить прибытие именно этого конвоя крайне важно. В его голове лихорадочно проносились мысли: «Лето было на удивление спокойным, население Великого княжества не в пример более приветливым по сравнению с прошлым годом, и вдруг – конвой. И не просто конвой, а пять крупных транспортов, да пинки, а самое главное – английский корвет, без разъяснения открывающий огонь по встреченной таможенной яхте империи, ясно себя обозначившей. И не просто открывающий огонь, но без раздумий идущий в погоню, а что это может значить? Только одно – кому то крайне важно сохранить в полной тайне сам факт проводки именно этого конвоя, и, следовательно, его долг – помешать неприятелю». Рассуждая таким образом, Иван Антонович не терял нити управления кораблём в бою. Он приказал предельно туго вытянуть шкоты, что должно было выглядеть, как попытка увеличить скорость летящей на добрых десяти узлах яхты, а на самом деле делало паруса плоскими, лишало их «брюшка» и приводило к значительной потере скорости. Одновременно был отдан приказ приготовиться к повороту оверштаг и изготовить к залпу все орудия левого борта.

За артиллерию на яхте отвечал мичман Шанцдорф. Юган был спокоен, он давно отдал все необходимые приказы и дожидался лишь позволения командира открыть огонь и показать зарвавшимся альбионцам, что не всегда можно творить беспредел, к которому они привыкли за многие годы безнаказанности. Хорошо зная историю и лично не раз столкнувшись с представителями «Владычицы морей», он давно питал к ним стойкую неприязнь, граничащую с брезгливостью. Безусловно талантливые, порой отважные и даже благородные люди в миг превращались в зверей и садистов, как только возникала возможность безнаказанно грабить и убивать. Единицы из них не теряли человеческого облика при виде наживы. Но ведь достойные люди, как и подонки, есть в любом народе, а дело шло о национальности в целом. В целом же Юган для себя самого считал англичан пиратами, живущими узаконенным разбоем. Сперва они грабили испанцев, потом переключились на собственные колонии, устроив неслыханную резню коренного индейского населения, не годившегося в рабы и наладив поставки необходимого «живого товара» из Африки. Вот только этого было мало, и кто то, изучив «опыт» ближайших соседей и вечных соперников французов, а потом и собственный с бывшими Американскими колониями, придумал концепцию «освободительных революций». Они должны были ослабить старые колониальные державы и обеспечить ещё большее количество барышей с новых рынков, отныне безраздельно принадлежащих «владычице морей», что успешно и подтвердилось в южной Америке. Теперь на очереди была его родина, и Юган собирался сделать всё, чтобы не допустить для своей страны незавидной судьбы нового Чили. Весной, при подготовке «Лизетты» к плаванию, он настоял на пересмотре её артиллерийского вооружения. По бортам на яхте остались только шесть из прежних десяти прекрасных девятифунтовых пушек №2, а вот нос и корму украсили новые погонные и ретирадные длинные двенадцатифунтовые орудия №1, снятые после наводнения двадцать шестого года со стоящего на мели линейного корабля «Прохор». Для тяжёлых пушек рекомендованный адмиралом Гейденом плотник под личным надзором Югана изготовил две вращающиеся платформы, подсмотренные им на одной из канонерских лодок в Спитхеде. Благодаря установке на таких платформах пушки верхней палубы, хоть и занимали существенно больше места, но могли стрелять на оба борта и в продольной плоскости. Конечно, лёгкое судёнышко испытывало трудности с размещением столь тяжёлой артиллерии. Зато общий вес артиллерии практически не увеличился, мореходность пострадала не сильно, а вот бортовой залп вырос с прежних сорока пяти фунтов до пятидесяти одного, не говоря уже о разрушительной силе тяжёлых двенадцатифунтовых ядер, способных пробить обшивку шлюпа, или, как в данном случае, корвета даже с весьма приличного расстояния. Теперь Юган просто жаждал испытать своё детище в бою. Как только яхта начала терять ход, пристрелявшиеся комендоры «Гарпии» добились первых попаданий. И хотя убойная сила четырёхфунтовых ядер невелика, но психологический эффект был налицо: матросы всё больше переставали понимать командиров и начали бурчать.

Понимал важность психологии и Иван Антонович Купреянов. Он отдал приказ открыть огонь из кормовой двенадцатифунтовки. Тяжёлое ядро гораздо стабильнее в полёте, на него меньше влияет ветер, да и разница между отдельными ядрами и зарядами пороха в процентном отношении не столь велика, скорость вылета ядра у тяжёлой пушки тоже выше. Потому нет ничего удивительного, что первый же ответный залп «Лизетты» стал для капитана Вильсона неприятным сюрпризом, а когда третий залп яхты, наконец, достиг цели и прямым попаданием разбил кабестан корвета, в душе его родилось нехорошее предчувствие. Трое из четырёх его мичманов находились для надзора на крупнейших транспортах конвоя, половина команды была по боевому расписанию послана к пушкам, и для быстрого управления парусами без кабестана теперь не хватало рук. Подлым русским удалось в самом начале боя лишить его одного из важнейших преимуществ, жизненно важного в бою особенно в этих, изобилующих мелями и рифами водах. Но всё же огневая мощь вооружённого двадцатью тяжёлыми двадцатичетырёхфунтовыми карронадами корвета настолько превосходила жалкие возможности пограничной яхты, что шансов у той не было. Его комендоры тоже добились первых попаданий, расстояние между кораблями сближается и через пол часа, когда он введёт в бой тяжёлые пушки, грязным варварам останется только сдаться. Если же они осмелятся повредить собственность его величества более существенно, или, не дай Бог, убьют кого-нибудь из команды, он, подобно великому Нельсону, «не заметит» сигнала о сдаче.