Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Сюзанна, сжигаемая яростью, сидела за своей конторкой перед чистым листом бумаги.

«…Как вы могли? — писала она отцу. — Почему не удосужились сообщить нам, как вы могли так поступить с…»

Джудит, время от времени заглядывая в комнату матери, оставляла на столике у кровати то миски с супом, то букетик лаванды, розочку в вазе и, наконец, плетеную корзинку со свежими грецкими орехами, еще не очищенными от плотных скорлупок.

Зашла проведать подругу жена пекаря, принесла булочки и медовый торт. Она сделала вид, что не заметила, как изменилась Агнес, лишь мельком глянув на ее поблекшее, измученное бессонницей лицо и растрепанные волосы. Присобрав юбки, она присела на край кровати и, накрыв своей теплой и сухой ладонью руку Агнес, произнесла:

— Ты же сама знаешь, что он всегда вел себя странно.

Ничего не ответив, Агнес устремила пристальный взгляд вверх на гобеленовую ткань балдахина. Очередные деревья, некоторые с потяжелевшими от яблок ветвями.

— А тебе не интересно, о чем она? — спросила жена пекаря, отломив кусок булки и предложив его Агнес.

— Что о чем? — вяло уточнила Агнес, едва слушая подругу и даже не взглянув на булочку.

Тогда жена пекаря сама отправила кусок булки в рот, прожевала, проглотила и, отломив второй кусочек, ответила:

— Да эта трагедия?

Агнес впервые посмотрела на нее.

Значит, надо ехать в Лондон.

Она поедет одна, не взяв с собой никого — ни дочерей, ни подругу, ни сестер, никого из родни, не станет ничего говорить даже Бартоломью.

Мэри заявила, что это безумие, пыталась остановить Агнес, говоря, что ее либо ограбят по дороге, либо прирежут в постели на одном из постоялых дворов. Услышав слова бабушки, Джудит заревела, и Сюзанна принялась успокаивать ее, хотя сама тоже выглядела не на шутку встревоженной. Джон, удрученно покачав головой, посоветовал Агнес прекратить вести себя как дура. Агнес, сложив руки на коленях, в невозмутимом спокойствии, словно ничего не слышала, сидела за столом в родительском доме мужа.

— Я поеду, — только и вымолвила она.

Послали гонца за Бартоломью. Они с Агнес долго ходили кругами по саду. Под яблонями, мимо шпалерных груш, вдоль пасеки, мимо клумб с бархатцами и далее по тому же пути. Сюзанна, Джудит и Мэри следили за ними из окна Сюзанниной комнаты.

Агнес держала брата под руку. Оба шли с опущенными головами. Постояли немного возле пивоварни, словно разглядывали что-то на дорожке, потом двинулись дальше.

— Она послушается его, — сказала Мэри с уверенностью, которой вовсе не чувствовала, — он ни за что не позволит ей ехать.

Джудит провела пальцами по влажному оконному стеклу. Как легко убрать их обоих из виду, просто подышав на стекло.

Услышав, как хлопнула задняя дверь, они бросились вниз по лестнице на первый этаж, однако увидели в коридоре только Бартоломью, он уже нахлобучил шляпу, собираясь уходить.

— Ну как? — спросила Мэри.

Бартоломью, оглянувшись, увидел их на ступеньках лестницы.

— Вам удалось убедить ее?

— В чем убедить?

— Не ездить в Лондон. Отказаться от своей безумной затеи.

Бартоломью поправил тулью шляпы.

— Мы уезжаем завтра, — сказал он, — я должен позаботиться о лошадях для нас.

— Прошу прощения, не поняла, — недоуменно произнесла Мэри.

Джудит опять начала плакать, а Сюзанна, сцепив руки, уточнила:

— Что значит для нас? Вы поедете с ней?

— Да, поеду.

Три женщины окружили его, точно облачка луну, засыпав его возражениями, вопросами и мольбами, но Бартоломью, прорвав окружение, направился к двери.

— Увидимся завтра, с утра пораньше, — сказал он и спустился с крыльца на улицу.

Агнес была опытной наездницей, хотя и не особенно любила скакать на лошадях. Ей нравились эти животные, но она считала верховую езду не самым удобным способом передвижения. Земля так стремительно проносилась под ногами, что у нее начинала кружиться голова; под ней напряженно вздымались бока другого живого существа, протестующе скрипело кожаное седло, пыльный сухой запах лошадиной гривы означал, что Агнес пора считать часы, которые придется провести на лошадиной спине, прежде чем они доберутся до Лондона.

Бартоломью утверждал, что дорога через Оксфорд безопаснее и быстрее; так ему сказал знакомый торговец бараниной. Они проехали по пологой гряде холмов Чилтерн-Хилс, попав под грозовой ливень с легким градом. В Килдингтоне ее лошадь стала прихрамывать, и пришлось сменить ее на норовистую пегую кобылу с узким крупом, готовую артачиться, высоко вскидывая ноги, если вдруг с обочины просто вспархивала птица. Они заночевали на постоялом дворе в Оксфорде; из-за писка мышей за стенными панелями и храпа в соседней комнате Агнес почти не спала.