Саулюс Шальтянис - Ореховый хлеб [сборник]

Вытащив один из них из земли, раб долго осматривал его и внезапно занес его над головой Самилиса. И тот, упав навзничь, почувствовал, как острие древка пронзило его, приколов к земле.

Войско графов фон Рейдера и фон Битенгейма подошло к Кенигсбергу в полночь. Была ясная лунная ночь, и как в дневном свете виднелись и мрачные кенигсбергские башни, и прусский лагерь, ощетинившийся рядами заостренных кольев. Крестоносцы отдыхали, опершись на своих лошадей с перевязанными мочалом копытами и одной рукой сжимая их морды, чтобы лошади не заржали.

— Бог с нами, рыцари! — воскликнул граф фон Рейдер. — Мы настигнем неверных спящими, и они проснутся лишь в аду. Мой покойный отец обуздал в тот последний мятеж это дьявольское отродье пруссов, царство ему небесное. Ныне мне суждено господом богом восстановить закон и порядок. Уничтожать их всех без пощады! Аминь. Начнем же!

Войско разделилось на две части. Одна из них бесшумно приблизилась к заставе через Преголю и втихомолку убрала охрану, подожгла мост. В лагере пруссов возникла паника. Тут открылись ворота Кенигсбергской крепости, и из них посыпались изголодавшиеся крестоносцы с благодарностью богу на устах. Объятые пламенем сваи моста рушились и с шипением угасали в воде. Пруссы столпились вокруг палатки Монте. Монте поспешно надевал доспехи, затем он вскочил на коня, и пруссы следом за ним начали прорываться через кольцо окружения. Крестоносцы долго еще преследовали разбредшиеся отряды Монте, потом они повернули назад, а Монте сокрушенно взирал на лагерь, в котором не успевшие уйти из окружения пруссы насмерть рубились с противником.

Отряд крестоносцев, возвращавшийся с кровавой охоты за пруссами, окружил кольцом дуб. Задрав головы, все смотрели на молившегося наверху монаха.

— Во имя спасителя приказываю, слезай с дерева! — приказали ему.

Но монах словно и не видел вовсе крестоносцев и, не поворачивая головы, продолжал сидеть, как птица в своем гнезде, прикрытом от дождя и ветра шкурами. Сквозь изодранные лохмотья торчали его костлявые высохшие руки.

— Во имя спасителя… слезай с дерева!

Монах глянул на крестоносцев, что-то пробормотал себе, под нос и снова принялся распевать тот же самый тягучий, полный нерушимого спокойствия псалом про деву Марию, богоматерь.

— Видать, он не в своем уме, — сказал один из крестоносцев, поворачивая коня.

— Бог озарил мой разум, — тоненьким, уносимым ветром голоском откликнулся монах, и крестоносец остановил коня.

— Слезай с дерева! — гаркнул он монаху.

Монах лишь покачал головой:

— Я ближе к богу и не собираюсь возвращаться на вашу грешную землю, хи-хи… Ступайте, ступайте же восвояси.

Крестоносец, посоветовавшись кратко с другими, спросил:

— Если ты святой человек, то скажи, кто же ты будешь?

— Я Варфоломей, проповедник Магдебургского собора.

— Отец Варфоломей, может, оставить тебе чего-нибудь для подкрепления души и тела?

— Ступайте, ступайте своей дорогой, мне все приносят птицы и пруссы, которых вы уже приканчиваете. А когда их совсем не останется, господь бог позаботится обо мне… Ступайте, ступайте же…

Крестоносцы ускакали, живо обсуждая между собой это происшествие, и вдруг они заспорили; тот, который приказывал монаху слезть с дерева, повернул лошадь и рысью поскакал к дубу.

Монах стал осенять его крестным знамением и зашипел:

— Сгинь, сгинь…

— Притворщик! — зло процедил крестоносец и крикнул: — А за что тебя пруссы оставили в живых?! Всех они перебили, а тебя нет…

— Не всех. Меня вот не убили, хи-хи… Святые псалмы ласкают ухо и не слышавшего божьего слова дикаря, хи-хи… Они не виноваты, что всевышний так долго не вспомнил о них.

— Не-ет, ты не святой вовсе, — решил наконец крестоносец и натянул тетиву лука. — Слезай, вероотступник, с дерева!

Монах замотал головой.

— Я ближе к богу, чем ты…

Стрела пронзила ему горло, и он свалился с дерева с удивленным и укоризненным выражением, застывшим на его лице.

— Немцы, словно звери, идут по нашему кровавому следу, — сказал утром Монте. — Готовьтесь встретить их… Если вы теперь прозеваете, то боги и вправду постелют вам постель в небесах.

Целый день напролет пруссы строили укрепления, а немцы все не показывались, и Монте позволил воинам вечером улечься поспать. Вождь сам в одиночестве охранял лагерь. Он проезжал на коне между спящими воинами, как бы прощаясь с ними.

Небо было грязно, как земля, и давило своей тяжестью.