Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

Однако для наших русских за этим славным мгновением последовала катастрофа. Родина негостеприимно приняла их по возвращении. Почти все они были арестованы НКВД, их обвинили в подготовке покушения на Сталина из-за границы, якобы вместе с моим отцом, Вадимом Андреевым, которого считали главным заговорщиком и организатором. Но это уже другая история. И ее тоже нельзя забывать, ведь такие истории будут существовать, пока существует Россия.

После смерти Сталина Володя уехал в Москву. Ему удалось отыскать следы некоторых русских с Олерона, а именно Миши Дудина и Ивана Петровича. С присущими ему благородством и энергичностью он помог им добиться реабилитации и снятия ложных обвинений, из-за которых они были отправлены в лагеря. Ему снова удалось установить связь между их Россией и нашей – той, о которой мы мечтали на Олероне. Я больше никогда не видела наших друзей, и, возможно, никогда их не увижу. Каждый из нас вернулся домой, к себе домой. Вернулись ли мы? Русские – скитальцы нашей эпохи. Все мы мечтаем вернуться на тот остров, залитый солнцем, где сбегают в море кудрявые ряды виноградников.

Мне понадобилось много времени, чтобы понять скрытый смысл нашего многолетнего пребывания на Олероне. Он ускользал, как сокровища, зарытые в саду мадемуазель Шарль.

Еще в молодости я уехала из Франции в Соединенные Штаты. Я жила среди американцев, многие из них были писателями. Они напоминали русских из моей юности и точно так же пытались обрести утраченную родину, утраченное детство. В Нью-Йорке я училась рисованию. Я ездила в Москву брать интервью у русских писателей. Моим американским друзьям я пыталась рассказать то, что знала о России.

Годами во время наших долгих бесед я рассказывала своим друзьям о тех бесконечных днях, когда под колыбельную моря мы ждали окончания войны, о чужаках – немцах, ворвавшихся в наш тихий олеронский мир, о Кларе, вторгшейся в нашу семью и о дяде, наконец избавившем меня от ее пагубного влияния на мои мысли и чувства. До сих пор мои воспоминания об Олероне наполнены разными смыслами – они многозначны, как пляж Вер-Буа, где вместе с ощущением и обещанием свободы охватывает страх поднимающегося прилива.

Однажды в Калифорнии, сидя на берегу океана, я снова вспомнила Вер-Буа и поняла, что Олерон стал для меня чем-то большим, чем просто эпизод из жизни эмигрантов, большим, чем долгая интерлюдия в ожидании конца войны. Он был чем-то большим, чем иссушенный временем букет воспоминаний, чем ожерелье из мертвых пчел. Олерон стал для меня островом на всю жизнь, надежной опорой, каковой был сад для моего отца, неиссякаемым источником силы, как приливы Большого пляжа. Олерон дарил надежды и заставлял делать тяжелый выбор, и мои родители научили меня с этим справляться. Эти надежды и этот выбор все еще стоят передо мной, как переулок Клары в бархатной ночной темноте, как неведомое будущее, которое мне еще предстоит осознать.

Жизненный путь героев этой книги, оставшихся русскими, несмотря на многолетнюю жизнь за границей и судьбу, разбросавшую их по разным странам, был прочно связан с русским языком и русской культурой.

Автор этих воспоминаний Ольга Андреева-Карлайл происходит из семьи, известной каждому, кто интересуется историей русской литературы и русской послереволюционной эмиграции. Ее мать Ольга Викторовна Чернова-Андреева, приехавшая с двумя детьми на Олерон в день начала войны, была дочерью Ольги Елисеевны Черновой, урожденной Колбасиной.

Ольга Елисеевна Колбасина-Чернова (1880–1964) – дочь историка литературы Елисея Яковлевича Колбасина, первым браком была замужем за талантливым художником Митрофаном Семеновичем Федоровым [75] Митрофан Семенович Федоров (1870–1941) – русский художник и педагог, ученик И. Е. Репина, основатель Харьковского художественного училища, впоследствии – профессор Академии художеств в Ленинграде. Погиб в блокаду. Подробнее о нем – в книге “Художник Митрофан Федоров, 1870–1941”, – сост. Шендерова М. С., Шендерова Л. Е. – Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2013. . Брак распался, и Ольга Елисеевна, которая к этому времени уже активно занималась политической деятельностью, вышла замуж во второй раз за видного деятеля партии эсеров Виктора Михайловича Чернова. Чернов усыновил ее детей от первого брака: сына Вадима (он умер в подростковом возрасте от туберкулеза) и двух дочерей-близнецов, Ольгу и Наталью, и дал им свои отчество и фамилию. После революции 1905–1907 годов Виктор Чернов с семьей был вынужден уехать из России. В этом браке, уже во Франции, родилась еще одна дочь, Ариадна. Они жили в эмиграции во Франции и в Италии, а сразу после Февральской революции вернулись в Россию в надежде, что новые времена позволят Виктору Чернову послужить родной стране – как видный специалист по аграрному вопросу он был очень популярен среди русского крестьянства. Довольно быстро после возвращения Виктор Чернов вошел в состав Временного правительства в качестве министра земледелия, а Учредительное собрание большинством голосов выбрало его своим председателем. После разгона Учредительного собрания большевиками и начала гонений на партию эсеров Виктор Чернов ушел в подполье, его жену и детей арестовали как заложников. Спастись и уехать в эмиграцию им удалось только благодаря вмешательству Екатерины Павловны Пешковой [76], жены писателя Максима Горького. Семья оказывается в Париже, где старшие дочери – Ольга и Наталья, унаследовавшие безупречный вкус и талант к изобразительному искусству от родного отца – художника М. С. Федорова, зарабатывали на жизнь, работая рисовальщицами в парижском модном доме Lanvin . Все три дочери получили хорошее домашнее образование и были исключительно одарены литературно. В их доме бывал весь цвет парижской послереволюционной интеллектуальной эмиграции – художники Александра Экстер, Роберт Фальк, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова, писатели Евгений Замятин, Иван Бунин и Алексей Ремизов, ставший впоследствии крестным отцом автора книги, в квартире Ольги Елисеевны Колбасиной-Черновой полгода после приезда во Францию жила Марина Цветаева.