Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

Мы попытались найти Жюльена, который работал в нотариальной конторе в Шере, принадлежавшей теперь мэтру Ламберу. Проведя несколько месяцев в Париже сразу по окончании войны, он вернулся на остров, где и остался жить вдвоем с матерью после того, как мэтр Лютен скоропостижно скончался в 1946 году. Жюльен отказался от многообещающей литературной карьеры в Париже. Мадам Лютен, быть может, бессознательно желая, чтобы ее сын вернулся на остров, по своей собственной инициативе и за свой счет опубликовала некоторые из его стихов в провинциальном издательстве, чтобы “сделать ему приятный сюрприз”. В то же самое время солидное парижское издательство “Галлимар”, благодаря усилиям бабушки, согласилось издавать молодого поэта, но сюрприз мадам Лютен положил конец этим планам.

Мы с Сашей целый день искали Жюльена по всему острову, а он, как всегда, ускользал от нас. Он все еще был не женат. Каждый раз, когда мы заходили к нему в кабинет, там его не было, не было его и дома. Нам везде отвечали, что он только что был здесь и скоро вернется. Мы долго ждали в его кабинете в конторе мэтра Ламбера, где все выдавало его присутствие – открытая пачка “Голуаз”, беспорядочно наваленная куча рукописей, разноцветные папки, подписанные его рукой, – точно такие же, как те, что окружали мэтра Лютена по средам, когда он принимал посетителей в мэрии Сен-Дени. Я вновь неожиданно сильно ощутила ту безнадежность, с которой тщетно ждала его в доме Ардебер – дни, недели, годы.

В тот день Жюльен не вернулся в контору. Прождав довольно долго, мы с Сашей решили сходить к Лютенам домой, чтобы выразить свое почтение его матери. Мадам Лютен было уже за восемьдесят, но она была все так же проницательна и остроумна. Она сильно похудела, но в остальном почти не изменилась, и ее тонкий профиль все так же напоминал вдовствующих французских графинь XVI века. Сашу она сразу узнала, а меня – нет, подумав вначале, что я Сашина жена. Она забыла, что у нас были не только мальчики. “Правда? Там еще девочка была?” – сказала она. Но в остальном она очень хорошо и тепло помнила нашу семью. За исключением разве что бабушки, которая, как обычно, с благими намерениями когда-то слишком рьяно пыталась помочь Жюльену устроить его литературную карьеру в Париже. “Да, она была очень оригинальна. Она даже не пыталась понять, как мы живем. Она была – ну, скажем – русская революционерка”, – сказала мадам Лютен, когда мы сообщили ей, что бабушка мирно скончалась через несколько месяцев после того, как, повинуясь порыву, вернулась в Россию в 1964 году. Бабушка похоронена в Переделкино, в двух шагах от могилы Бориса Пастернака.

Перед тем как уехать с острова, залитого золотым вечерним светом, мы с братом пошли прогуляться в Вер-Буа. Пляж был прекрасен, как всегда, и ничуть не изменился с сороковых годов, новой была только полоса смешанного с водорослями мусора у кромки воды. Здесь и там на белоснежной гальке виднелись черные комки засохшего мазута. Но остальное как всегда: пляж все так же грандиозен, волны с грохотом накатывались на берег одна за другой, а вода незаметно поднималась – начинался прилив. В воздухе витал острый запах йода.

Я спросила Сашу, помнит ли он наш самый первый день на острове – как раз на пляже Вер-Буа. Он ответил, что очень смутно. Но он хорошо помнил людей, особенно наших русских друзей – Леву, Мишу и Ивана Петровича. В этот день многое напоминало нам о них в разных уголках острова, которые мы так любили в детстве, – на Диком берегу, на Большом пляже, на меловых скалах Ла-Морельер, где немцы когда-то построили свои укрепления. Некоторые из бетонных сооружений Атлантического вала пережили тридцать лет олеронской погоды. Они казались невероятно огромными, призрачными – как привидения, устремившие в море мертвый взгляд пустых глазниц. Они были разрозненны и размыты, как наши воспоминания. Когда-нибудь они обратятся в пыль. Но русских на Олероне все еще помнят. Рыбов, которого заточили в замок Алиеноры в Ле-Шато, не выдал своих товарищей, несмотря на избиения и даже, возможно, пытки. Лева и еще двое погибли во время освобождения Олерона, они похоронены на кладбище в Сен-Пьере, и каждый год в День всех святых на их могилах появляются цветы.

За несколько дней до капитуляции Германии весной 1945 года остров был освобожден французской армией и бойцами Сопротивления из сети “Арманьяк”. Среди них были и те, кто вел подпольную работу в нашем регионе. И русские из России, и солдаты сил Свободной Франции наконец получили возможность открыто сражаться против немцев. Володя был там вместе с бойцами “Арманьяка”. Он добрался до Ла-Перрош всего через несколько минут после того, как Лева, которому моя бабушка предсказала когда-то героическую судьбу, был расстрелян немцами. Его поймали, когда он выводил из строя один из минометов.