Пьер Ла Мур - За пределами желания. Мендельсон

Она была рада, что её Иоганн мёртв и не мог видеть, что сталось с его нотами. У него разбилось бы сердце при виде своих прекрасных кантат, охапками запихиваемых в сумки и уносимых как хлам. Возможно, он всё время знал, что так будет и его произведения разорвут или сожгут и развеют пепел по ветру на все четыре стороны. Накануне смерти он сказал:

— Да свершится воля Твоя...

И в ту ночь он поведал ей о том, что все они в руках Божьих и должны полагаться на Его безграничную милость. Он оказался прав. Ничего не оставалось делать, как положиться на Его волю и надеяться на лучшее. Он был Господом и мог всё. Если Он захочет, чтобы музыка Иоганна была услышана снова, Он найдёт возможность это сделать. Всё в Его руках.

Но «Страсти» она не позволит засунуть в сумку и увезти как хлам. Нет, не позволит. Она оставит их себе. По крайней мере, это она может сделать. Её Иоганн так любил их, что она даже пыталась их издать, думая о том, каким счастливым это его сделало бы. Она взяла последнюю папку рукописи, конец последнего хора, и повезла её к герру Цейлаху, музыкальному издателю, но ей даже не дали с ним встретиться, сказав, что он очень занят. Наконец он принял её и битых полчаса толковал о том, какой он занятой человек и у него нет ни одной свободной минуты. Да, он знает, что у неё умер муж, и сочувствует ей. Он, её муж, был хорошим музыкантом, но его музыка не нравится народу, а для того чтобы продать музыку в наше время, нужно, чтобы она нравилась слушателям. Однако, чтобы отделаться от неё, он взял ноты, обещав посмотреть их и на следующей неделе сказать, может ли он что-нибудь с ними сделать. Но на следующей неделе он был слишком занят, а потом уехал и когда наконец встретился с ней, то был резок и нетерпелив. Да, он просмотрел сочинение её мужа, и, да, оно оказалось, как он говорил, слишком сложным. Сдвоенный хор — кто может дирижировать в наши дни сдвоенным хором? Затем он стал искать папку, но не мог найти её и разозлился на неё зато, что она отнимает у него время. Не может же он обыскивать всё помещение из-за этих чёртовых нотных листов! В конце концов она ушла с пустыми руками, и теперь «Страсти» оказались даже неполными.

Но всё равно она не выбросит их. Какими бы истерзанными они теперь ни были, она будет хранить и защищать их до конца жизни. Кипа старых нот не займёт много места, а ей будет не так одиноко с ними. Она станет смотреть на них, разговаривать с ними, и ей будет казаться, что в комнате находится частичка её Иоганна. Она притворится, что он ушёл куда-нибудь преподавать или дирижировать хором во время воскресной службы и скоро вернётся. Так просто поверить, что тот, кого любишь, вовсе не умер...

Прошло десять лет. Однажды утром в 1760 году на чердаке одного из домов Лейпцига на куче соломы была найдена мёртвой высохшая старушка. Всё её имущество состояло из старой одежды и нескольких предметов кухонной утвари. Она была похоронена в могиле для нищих за счёт городского муниципалитета за два талера и четырнадцать грошей.

Спустя несколько лет через кладбище Святого Иоганна была проложена дорога, и много гробов пришлось переместить — среди них гроб с телом некого Иоганна Себастьяна Баха, бывшего певчего или хормейстера школы — муниципального благотворительного учреждения при церкви Святого Томаса.

Мир не обратил внимания на эти незначительные события. Происходили великие перемены. В далёкой Америке тринадцать восставших колоний боролись за свою независимость. Спустя тринадцать лет в жаркий июльский день Бастилия, королевская тюрьма, была взята штурмом потной вопившей толпой. К полуночи парижане оказались втянутыми в революцию. Когда последние головы падали с гильотины, голодный длинноволосый корсиканский лейтенант по имени Наполеон Бонапарт выступил на сцену и начал действовать. Таким образом, XVIII век, век куртуазности, гавотов и напудренных париков, оканчивался среди рёва канонады, предсмертных хрипов раненых и лавины победных бюллетеней. Когда эхо наполеоновского землетрясения наконец затихло, Европа, потрясённая и обескровленная, обратилась к поэзии, чтобы забыть о своих печалях, и к музыке, чтобы воспеть свои новые надежды. Романтизм расцветал меланхолическими цветами.

Уже почти столетие прошло с тех пор, как слепой лейпцигский хормейстер умер в своей кровати из орехового дерева. Где-то среди бедных и безымянных мертвецов он спал, позабытый всеми, кроме Того, на Кого он возлагал все свои упованья.