Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– В Ипатьевском доме надо менять команду, – глядя на Белобородова, все так же тихо произнес Голощекин. – Кого поставим комендантом?

– Юровского, – Белобородов опустил голову, помолчал некоторое время, потом поднял глаза на Голощекина и добавил: – Он сделает все. Там нужен человек без сантиментов.

Голощекин хорошо знал не только Якова Юровского, но и его семью. Юровский был из мелких лавочников. До самой осени прошлого года держал в Екатеринбурге фотографическую мастерскую. Он сумел собрать фотоархив на всю екатеринбургскую буржуазию, жандармерию и сыскные службы. Как только в городе была создана ЧК, он передал свой архив в отдел по борьбе с контрреволюцией. По его наводкам удалось выявить и расстрелять немало ее пособников. Во многих расстрелах принимал участие сам Юровский, ставший в декабре 1917 года комиссаром ЧК. Лучшей кандидатуры на роль исполнителя задуманной акции нельзя было найти на всем Урале.

Серым, неприветливым ранним утром поезд прибыл в Екатеринбург. Председатель Совдепа и председатель ЧК сошли с подножки вагона на грязный, засыпанный окурками и подсолнечной шелухой перрон и направились в американскую гостиницу. А через два часа вместе с Юровским они прибыли в Ипатьевский дом.

Царская семья в полном составе находилась в спальне родителей. Николай читал вслух книгу. Алексей лежал на кровати, вытянув поверх одеяла тонкие, бледные руки. Александра Федоровна сидела у него в ногах и что-то вязала. Две дочери сидели на стульях между кроватью и отцом, две стояли у окна. Услышав шаги в соседней комнате, все сразу насторожились. Белобородов перешагнул через порог и остановился. Слева от него встал Голощекин, справа – Юровский. Государь положил книгу на колени и медленно поднял взгляд на неожиданных гостей. Каждое такое посещение всегда заканчивалось какой-нибудь неприятностью.

– Мы вынуждены сменить коменданта дома, – не здороваясь, безо всяких предисловий сказал Белобородов. – До нас дошли сведения, что из вашего багажа стали пропадать вещи. Теперь этого не будет. Комендантом дома назначен товарищ Юровский. – Белобородов положил руку на плечо Юровского, давая тем самым понять, что этому чекисту он доверяет как самому себе. – Он наведет надлежащий порядок. Вопросы будут?

Белобородов скользнул взглядом по Николаю, по стоявшим у окна Марии и Анастасии. Они не сводили глаз с Юровского. Это был крупный черноволосый человек с широкими скулами, отвисшими усами и бородкой клинышком. Его можно было принять за приказчика торговой конторы или мелкого служащего. Если бы не его особенные глаза… Ледяной взгляд Юровского, казалось, просверливал насквозь. Царевны привыкли, что каждый новый человек внимательно рассматривает их. Но для Юровского они выглядели неодушевленными предметами. От этого невольно возникал холодок под ложечкой.

Вопросов не было, Белобородов и Голощекин вышли, Юровский остался и по-хозяйски еще раз оглядел своих пленниц. На Александре Федоровне – бусы из редчайшего жемчуга и изумительный бриллиантовый перстень на безымянном пальце левой руки. На этой же руке красовался украшенный драгоценными камнями браслет. Изумрудный кулон и такие же серьги на груди Татьяны.

Юровскому еще до войны постоянно завидовала жена старшего брата Ханя. Она не раз говорила:

– У тебя, Яков, товаров в лавке не меньше, чем на десять тысяч рублей.

Дела действительно шли неплохо, он никогда не бедствовал. Но то, что он увидел на Государыне и ее дочерях, не снилось даже в самых розовых снах. Один браслет Императрицы стоил больше всей его лавки. Не спуская с него своих маленьких глаз, Юровский сказал, стараясь быть как можно мягче:

– Я бы хотел попросить вас сдать мне все ваши драгоценности на хранение.

– Зачем это? – нервно вскинув красивую голову, с вызовом спросила Александра Федоровна.

– Чтобы у вас не было неприятностей, связанных с этим. Охрану несут люди, принадлежащие совсем к другому сословию. Видя на вас ваши украшения, они могут плохо относиться к вам. Мне бы этого не хотелось. У вас есть бумага? Мы сейчас же составим опись всех драгоценностей.

Юровский сел к столу, на котором лежала стопка бумаги и стояла чернильница и, повернув голову к Анастасии, сказал:

– Так, что у вас?

Он специально начал с самой младшей, расчетливо полагая, что она, если и станет возражать, то меньше других. Она еще не знает настоящую цену драгоценностям, у нее не связано с ними никаких личных воспоминаний. Анастасия посмотрела на мать, пожала плечами, сняла с пальца перстенек и положила его на стол перед Юровским. Он обмакнул перо в чернила, написал на бумаге крупными буквами «Анастасия Романова», поставил под фамилией цифру один и, еще раз обшарив колючим взглядом Анастасию, дописал: «Перстень с бриллиантом». Потом поднял голову и сухо произнес: