Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

В этот же день латышский полк под командованием Вацетиса взял штурмом штаб левых эсеров, находившийся недалеко от немецкого посольства. Один из руководителей эсеровского мятежа, Александрович, был схвачен на Курском вокзале, его вывели наружу, поставили к стенке и тут же расстреляли. По распоряжению Ленина все руководство партии эсеров было арестовано прямо на сцене Большого театра. Ближайший союзник большевиков по революции, требовавший для себя места в руководящих органах страны, был разгромлен.

Свердлов пришел ночью домой необычайно возбужденный. Еще в прихожей, снимая пиджак, сказал встречавшему его Голощекину:

– Кажется, теперь у нас закончилось всякое деление власти. Оппозиции больше нет. Мы ее раздавили. С завтрашнего дня не будет выходить ни одной эсеровской газеты.

Затем они вместе прошли на кухню. Голощекин тоже еще не отошел от событий в Большом театре. Ему и в голову не приходило, что власть большевиков в Москве висит на такой тонкой ниточке. Он с ужасом думал о том, что могло бы случиться с ним, если бы власть захватили эсеры. Сев за стол и положив на него руки, Голощекин посмотрел в глаза Свердлову.

– Счастливчики мы, Шая, – блеснув своим маленьким пенсне, сказал Свердлов. – Ленину безумно везет. С тех самых пор, как он вернулся в Россию, не было ни одного случая, где бы он мог проиграть.

– А немцы?

– Что немцы? Брестский договор мы начнем саботировать уже с завтрашнего дня. А через месяц-другой, когда Германия падет на колени, мы забудем о том, что он существовал.

– А что со Спиридоновой? Она расстреляна?

– Со Спиридоновой? – Свердлов усмехнулся. – Ее вместе с Камковым и другими эсерами надо было расстрелять у стен Большого театра. Но Ленин запретил. Велел установить личное участие в заговоре каждого. И только после этого выносить решение. Эсеры никогда не были нашими союзниками в революции. Они – попутчики. Эсеры защищают крестьян. А что такое крестьяне? Патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость. У нас еще возникнут большие проблемы с ними.

– Как хорошо, что съезд не успел принять закон о смертной казни, – сказал Голощекин. – С ним была бы одна морока. А теперь приговор вынесет революционный трибунал.

– Закон нам не помеха, – коротким, нервным смешком рассмеялся Свердлов. – Приговоры все равно будут выносить трибуналы, то есть мы.

– Значит, и с Романовыми можем покончить? – От этой мысли у Голощекина задрожали руки.

– О Романовых я тебе скажу завтра после встречи с Троцким. Взять решение на одного себя я пока не могу.

Голощекин снова сразу поскучнел. Он не понимал, почему Свердлов оттягивает решение. Может быть, против ликвидации Романовых возражает Ленин? Может быть, у вождя революции на этот счет есть другое мнение? Но спрашивать об этом Свердлова Голощекин не стал. Решил подождать до завтра.

До обеда он бродил по улицам Москвы, выясняя обстановку. В центре города было спокойно. О вчерашнем эсеровском мятеже напоминали только латышские патрули. Они стояли на Охотном Ряду от Лубянки до Кремля, патрулировали Тверскую улицу и Красную площадь. Казалось, что вся Латвия перебралась в Москву, чтобы поддержать большевиков.

Перед обедом Голощекин зашел в «Метрополь» к Свердлову. Он был у себя, а в приемной, на удивление, мало народу. Подождав, пока из кабинета председателя ВЦИК выйдут посетители, Голощекин зашел к нему. Свердлов весь светился, по его лицу было видно, что дела обстоят как нельзя лучше. Очевидно, те, кто только что вышел из его кабинета, принесли хорошие вести.

– Когда ты едешь в Екатеринбург? – спросил Свердлов, не ожидая, пока Голощекин усядется на стул у его стола.

– Я собирался уехать еще вчера, – ответил Голощекин.

– Эсеры глубоко просчитались, – сказал Свердлов, искоса поглядывая на лежавшие на столе бумаги. – Они думали, что немцы объявят нам войну. А поскольку мирный договор с Германией заключали большевики, народ выступит против нас. Но Германия войны не объявила. Немцы приняли извинение за убийство Мирбаха. Они развязали нам руки для борьбы с контрреволюцией.

Свердлов снял пенсне, близоруко прищурившись, посмотрел на Голощекина, потом снова надел пенсне и сказал:

– Утром у меня был Троцкий. Мы обсуждали обстановку в партии и стране. Троцкий считает, что для нас пришло время основательно встряхнуть собственные ряды. Показать, что отступления нет, что впереди может быть только полная победа или собственная гибель. Нам нужно сделать что-то такое, что привело бы в ужас нашего врага. И я с ним полностью согласен. Ты понял, о чем я говорю?