Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Глинский глядел то на измученного Воронцова, стоящего на коленях перед Иоанном, то на своего племянника.

– Чиста пред тобою моя душа, великий государь, – не поднимая головы, отвечал Воронцов. – Всегда был верен тебе и любил тебя сильнее детей своих, ибо мне ты сам был, словно родное дитя…

– Замолчи! – закричал Глинский с выпученными глазами. Он так боялся, что трогательные слова Воронцова растопят сердце юного великого князя, потому кинулся к племяннику, схватился за рукав его кафтана:

– Нарочно лестные слова говорит тебе он! Не слушай его, великий князь! Лукавый он! – и, снова повернувшись к Воронцову, прошипел. – Замолчи, пес! Замолчи!

– Ты сам во всем признался при допросе, – словно не замечая беснующегося дядю, продолжал Иоанн. – Или ты намерен обвинить верных мне людей во лжи?

Воронцов поднял голову, в глазах его блеснули слезы.

– Твоя воля, кому верить. Но каяться мне не перед чем. Ни разу не обманывал тебя, и теперь…

– Лжешь, собака! – закричал Глинский. – Снова лжешь! Сколько преступных злодеяний было совершено тобою! Все обвинения ты признал правдой! Не смей лукавить сейчас!

– И теперь не обманываю! – продолжал Воронцов. – Никогда против тебя не помышлял дурного. Знай это. А коли решил казнить меня, так отдам жизнь свою в руки твои. А ты помяни потом мою душу. Вдруг вспомнюсь тебе!

Иоанн долго глядел молча на опального боярина, затем, развернувшись, вышел из темницы. Глинский последовал за ним.

– Какова твоя воля будет, великий князь? – согнувшись, как жалкий раб, шел возле племянника Юрий, словно почувствовав в его величественном молчании неведомую силу правителя. Но Иоанн, и ему ничего не ответил, зашел в свой шатер, велев никого к себе не пускать. Лишь вечером он подписал Федору и Ваське Воронцовым, а также воеводе Ивану Кубенскому смертный приговор. Сына же Федора, Ивашку, великий князь, помня старую дружбу, велел отослать на южные границы государства. Был отправлен в ссылку еще один боярин – Иван Челяднин, сподвижник Воронцова. Но он еще проявит себя в тяжелые годы правления Иоанновы…

Их казнили перед всем войском на следующее утро. Стояла невыносимая жара. Радостно щебеча, над безмолвным лагерем летали птицы. Свежий ветерок, обдавая прохладой, шумел травой и листьями зеленых деревьев. Кое-где пробежал шустрый заяц.

Плаху установили прямо напротив государева шатра. Палач стоял рядом, опершись на свой тяжелый топор. Привели сразу троих. Ничто так не пугает человека, как вид ожидающих его мук.

– Пустите к нам хоть отца духовного, исповедоваться пред смертью лютой! – громким басом проговорил Кубенский, бесстрашно глядя на палача. Но тот безмолвно схватил Федора Воронцова и подвел к срубу. Иоанн проявил к нему свою милость за былые заслуги – не дал увидеть ожидавшие боярина муки. Федор даже не успел перекреститься. Лишь в последний момент он заметил, как из шатра вышел сам Иоанн, поглядеть на казнь.

Раздался глухой удар топора, и мощные струи крови хлынули на землю, а голова казненного откатилась чуть ли не к ногам великого князя. На лице казненного так и застыла печать ужаса – выпученные глаза, перекошенный рот. Иоанн смотрел на отрубленную голову и видел, как вытягивается лицо и бледнеет, затем глаза сами закрылись и не открывались больше. Когда поднял государь свой взгляд, палач уже заносил топор над Кубенским. Второй удар – и голова с густой седой бородой упала в траву, с громким плеском и журчанием вылилась из раны кровь внука Ивана Великого…

Последним казнили Ваську Воронцова – того, кто хладнокровно выполнял различные указания великого князя. Может, вспомнил он в тот момент убитого им недавно Мишку Трубецкого? Увидев слезы в глазах Васьки, Иоанн отвернулся и начал заходить в шатер. За спиной он услышал, как истошно закричал младший Воронцов, когда его уложили на залитый кровью сруб. Третий удар топора оборвал этот крик.

Воины, следившие за казнью, молча перекрестились…

Спустя какое-то время после этих событий пищальники перестанут существовать как род войск. Но их место займут иные воины – стрельцы, составляющие первое регулярное войско в России…

1547 год

Уверенный и сильный голос юного правителя, отражаемый эхом под крестовыми сводами Грановитой палаты, пристально слушали бояре, сидя по бокам от него. Тут же был и митрополит Макарий, который, стараясь скрыть счастливую улыбку, с гордостью глядел на великого князя, сидящего на троне в красном углу.