Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Не слушай дурака! Вели выгнать лжеца за клевету из-за стола твоего!

Иоанн с улыбкой взглянул на него и жестом подозвал к себе. Трубецкой поднялся и на ватных ногах приблизился к государю. Сидящие за столом молча и недвижно наблюдали за происходящим, тот, кто был пьян, вмиг протрезвел.

– Свечу ему принесите горящую! – велел Иоанн, глядя Михаилу в глаза. Тут же в руках Трубецкого оказалась толстая церковная свеча. Пламя ее трепетало на ветру, грозя угаснуть.

– Так не могу я гостя своего из-за стола выгнать, не по-христиански это! – говорил Иоанн, веля Воронцовым отвести Трубецкого на пятнадцать шагов от него. Все с интересом наблюдали за странной забавой великого князя.

– Держи свечу над головой, – сказал Трубецкому Васька Воронцов, а сам отошел в сторону. Мишка поставил свечу себе на голову, удерживая ее основания одной дрожащей рукой. Иоанн поднял копье и продолжил:

– Не могу дать подданному своему усомниться в себе. Так пущай он сам убедится в своей неправоте. Это будет по-христиански?

– Будет, великий князь! На все воля твоя! – блеяли в ответ голоса. Трубецкой ждал. Свеча все больше дрожала в руке, горячий воск капал на голову, обжигая. Только вознес Иоанн копье для броска, раздался крик еще одного любимца государя – Афанасия Бутурлина:

– Одумайся, великий князь! Одумайся! Что творишь ты! Кого слушаешь? Почто вершишь грех великий! Опомнись!

Все разом взглянули на юношу, красного от опьянения, разгоряченного, который в расстегнутой рубахе встал из-за стола, едва держась на ногах. Иоанн пристально глядел на него, глаза государя вспыхнули.

– Все и так любят тебя! Ты взгляни, в кого копье бросать удумал! Это ж Мишка Трубецкой, с которым ты и верхом, и за «медком», и за дичью! Опомнись!

– Афанасий, да ты забыл, как следует обращаться к своему государю! В каком виде ты при нем предстаешь! Хочешь челом бить – так падай на колени, потом проси! – гневно крикнул Иоанн, бросив копье на землю. Афанасий же рассмеялся.

– Челом бить? Тебе? – и залился хохотом. – Не окреп ты еще во власти своей. Шуйских прогнал от себя, теперь Глинские правят…

Все сидевшие за столом загудели, кто-то одернул Бутурлина, но Афанасий оттолкнул того и едва сам не упал в траву. Это было чересчур дерзко.

– Да ты вина перебрал, Бутурлин! – протянул Иоанн. – Ноги тебя не держат. Язык заплетается. Эй, охотнички! Урежьте ему язык, чтобы не смел более недобрые слова государю своему молвить!

Тут же Бутурлина, возомнившего себя государевым другом, который может говорить все, что посчитает нужным, схватили два охотника, оттащили от стола подальше, поставили на колени, но Афанасий боролся, дергался, пихался.

Иоанн взглянул на Трубецкого и махнул ему рукой, мол, свечу можно убрать и сесть за стол. Отдав свечу, Трубецкой перекрестился и, шатаясь, едва дошел до скамьи. Иоанн, пройдя к своему креслу, снова в него опустился, пир продолжился. И уже никто из сидевших за столом старался не смотреть в сторону, где шла борьба охотников с Бутурлиным.

Наконец, сумели скрутить они его, один охотник ножом разжал стиснутую челюсть Бутурлина, пальцами схватил за язык, вынул его и, махнув ножом, тут же отрезал. Кровь хлынула на траву, залила белую рубаху Бутурлина, он страшно закричал, прикрывая рукой рот. Крики эти доносились и до сидящих за столом, но они словно не замечали этого. Или старались не замечать.

Затем Иоанн, подозвав Ваську Воронцова, что-то шепнул ему на ухо, глядя на Трубецкого. Мишка сидел за столом жалкий, его трясло, стекавший воск застыл в волосах и на лице.

Пир продолжался до ночи. Когда государь ушел в шатер на вечернюю молитву, все начали расходиться. И тогда к Трубецкому подошел Васька Воронцов и, положив ему руку на плечо, сказал:

– Покайся, Мишка. Хоть Господь тебя простит в Царствии Небесном. От государя же нашего Иоанна Васильевича прощения не жди.

С этими словами ударил он Мишку охотничьим ножом в грудь. Захрипел Мишка, мягко осев на землю. Васька обтер широкое окровавленное лезвие об Мишкин кафтан и оставил его умирать в траве.

Еще долго, засыпая, многие слышали, как умирающий хрипит и булькает кровью. Но вскоре он затих. Ночь снова была тиха и безмятежна…

Иоанн вернулся в Москву после полутора месяцев охоты. До того он объезжал все монастырские владения в Ярославле, Ростове, после чего снова заезжал в Можайск, а после – в Александрову слободу.

Теперь страной правили Глинские. Шуйские лишились прежней силы и влияния. После казни Андрея Михайловича Федор Скопин-Шуйский меньше года пробыл в ссылке, после чего был назначен воеводой в Костроме. Ивану Михайловичу, младшему брату Андрея Шуйского, повезло больше – он после непродолжительной опалы стал новгородским наместником. Но словно забыл о былом величии – во всем подчинялся Глинским, даже не думая о крамоле. В памяти все еще была свежа картина – растерзанный собаками брат лежит в окровавленном снегу…