Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Юрий и Михаил Глинские правили вместе, во многом согласовываясь со своей матерью. Она принимала их в своих богатых покоях, указывая на те или иные недочеты, повелевая, кого стоит убрать, а кого – приблизить.

– Иван прибыл в Москву? – спрашивала она своих сыновей, восседая в высоком резном кресле. Дворянки, приставленные к ней, покидали покои, как только приходили сыновья.

– Да, матушка, прибыл, – отвечал почтительно Михаил.

– Хорошо, – кивнула она, пережевывая губы. Она заметно постарела к этому времени, но дожила до почтенных семидесяти лет. И, кажется, чем больше старела, тем сильнее любила власть, любила не меньше покойной дочери. Пока Елена была жива, мать не подпускали к управлению государством, но теперь мечта сей пожилой женщины сбылась…

– Воронцовы, конечно же, были подле него, – усмехнулась она. Сыновья грустно переглянулись.

– Да, матушка, с ним. Но мы не можем влиять на его окружение! Злиться будет, если начнем лезть, если запретим по Москве верхом носиться! По-своему сделает – будет дальше баб хватать да вино пить…

– Пусть веселится государь, пока молод, – кивнула Анна Глинская, – но повлиять на то, кто подле него, мы можем! Пора Воронцова гнать!

– Как кость в горле! – сквозь зубы процедил Юрий. – Сильное влияние имеет он на Ивана. Во многом слушает его великий князь. Более нас…

– Более вас? – Анна подалась вперед. – А ежели Федька Воронцов завтра шепнет нашему отроку, что вы, дескать, Иоанна отравить желаете, а сами править хотите? Что сделает наш Иоанн? Мать его, не дрогнув, своего дядьку в тюрьму отправила, голодом заморила. Неужто и он не сможет?

Жутко стало братьям Глинским, страшно.

– Думайте, как Федьку от Ивана нашего отстранить! Да и детей его в шею! – злостно прошипела старуха. – Думайте! Иначе на что вы вообще сдались? Шуйских свалили, а сами не знаете, что дальше делать!

Понурив головы, покинули братья Глинские покои матери в глубоких думах.

Отовсюду приезжали многочисленные гости на свадьбу сына Федора Адашева. Давно сварено пиво, аромат от пекущихся пирогов приманивал полуголодных крестьянских ребятишек, не рискующих приблизиться к ограде дворянского имения.

Федор Григорьевич с довольной ухмылкой расхаживал по своей горнице, уже облаченный в нарядный домашний кафтан. Все складывается как нельзя лучше. В скором времени обещан ему чин окольничего (кто бы мог подумать ранее!), сын – доверенный слуга великого князя, а значит, влияние семьи растет. И уже не раз ловил себя на корыстной мысли, что зря сосватал Алешке невесту из таких же, как он, безродных дворян, да еще и далеких от роста и государственной службы. По старой дружбе обещано было, что ж теперь! Покручивая ус, с досадой вздыхал, что можно было и получше девку найти. Слова «побогаче» нарочно не упоминал про себя.

Двор и терем наполняются гомонящими гостями, все лезут обнять, поцеловать, и Федор Григорьевич недовольно кряхтит каждый раз, мол, нечего, кафтан помнете! Вот издали послышались бубенцы – в узорном возке, устеленном цветастыми коврами, везли невесту. Сперва вышли сваты, ее родители. Федор Григорьевич с супругой поприветствовали их объятиями и троекратными поцелуями, и сват, с блеском в глазах, улыбаясь, довольно подмигивал Федору, говоря на ухо:

– Вот и породнимся ныне! А ты уж там родню-то не забывай, а?

Невеста была молоденькая, округлившаяся в нужных местах, с широкими бедрами, что было заметно и через ее парчовый саян, шитый серебром. «На жемчуг и не хватило в одежде», – злорадно подумал тут же старший Адашев.

Вскоре спустился Алексей – ни кровинки в вытянутом скуластом лице, глаза опущены. Сзади него стоял и брат Данилка, как необходимая поддержка. Мефодий, стоя поодаль, подмигнул, стараясь подбодрить воспитанника. Невеста покрылась жарким румянцем, а Алексей чувствовал на себе пристальные взгляды ее родителей, и оттого еще сильнее забилось сердце. Далее благословляли их иконами и хлебом, после в церковь, и за все время это ни один мускул не дрогнул на понуром лице Алешки.

За столом угощений и питья было не сосчитать. Тут пришлось молодым впервые поцеловаться по настоянию многочисленных гостей. Поцелуй жениха был сухой и холодный, и Настасья вскоре уже сама сидела, понуро опустив голову.

В холодной нетопленной горнице оставили молодых, и сидели они друг перед другом, не зная, что молвить и что содеять.

– Не по нраву пришлась? – осторожно вопросила невеста, жалобно взглянув на Алексея. Он же не ведал, куда ему деться, что ответить. Девка была добрая, таких еще поискать, но не чувствовал Алексей к ней тепла, словно сомневался в том, а нужен ли вообще ему брак. Чуяло сердце его, что рожден он для более великих свершений, чем с женой в тереме просиживать да детям сопливым носы подтирать.