Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Ничего, батюшка, – прервал мысли Алексея Мефодий, седлавший лошадь, – вмиг доберемся! Кони свежие, вдвоем оно и легше! Утро какое, свежо, а! Я грибов засушил, как ты любишь! С сухарями, да вечерком у костра – эх, пожуем!

Тяжело взобравшись в седло, Алексей огляделся. Воздух был холодным и свежим, темно-сизые облака ползли над тронутыми желтизной верхушками деревьев. Уныло, тоскливо, одиноко, больно! Адашев крепко сжал поводья, не сразу заметив, как защипало в глазах. Выдохнув, тронул коня.

Когда Мефодий и Адашев выехали через городские ворота, то увидели, как следом за ними устремились десять детей боярских при полном вооружении. Адашев остановил и развернул коня.

– Это что еще за нехристь? – прошептал Мефодий. – Может, поскачем, батюшка? Ей-богу, оторвемся!

– Нет! – твердо отвечал Адашев, сурово вглядываясь в лица приближающихся всадников. – По мою они душу идут… По государеву приказу…

Дети боярские, приближаясь, объезжали Адашева и его слугу, постепенно окружая их. Грозно бряцали их доспехи, кони, мотая головами, кусали удила.

– Приказано сопроводить тебя, Алексей Федорович, до Дерпта…

– Вот те раз, – ахнул Мефодий.

– Кем приказано? – настороженно спросил Адашев, удерживая взволновавшегося коня. Старый воин Мефодий схватился за рукоять сабли, хоть и понимал, что бой будет неравным.

– Государем нашим!

– Вот тебе и грибы с сухарями пожевали, – сквозь зубы разочарованно протянул Мефодий.

– Что ж, – отвечал Адашев, – коли приказано, так ведите…

По-прежнему окружая Адашева, словно пленника, тронулись всадники в путь.

Поселившись в Дерпте, Адашев все еще надеялся на благоразумие и милость государя, к которому был близок долгие тринадцать лет. Каждый день ждал из Москвы приказа вернуться в столицу. Уже представлял Алексей, как падет к ногам Иоанна и попросит прощения за все, чем мог разгневаться государь! Но в чем он виноват?

Адашев мало ел, почти все, чем кормили его, отдавал Мефодию и говорил:

– Вот, бедным раздай! Пусть помолятся за меня!

А затем в доме своем он поселил прокаженных. Иссохшие, с мерзким запахом и гноящимися ранами на телах, с отвалившимися носами и конечностями, они сидели за одним столом с Адашевым, и он молился за них и за государя…

В бане с молитвой на губах он промывал им раны, не испытывая при этом никакого отвращения.

– Хранит тебя Господь… Вижу, как окружают тебя херувимы, свет Божий над тобой, как над ангелом! – говорил ему старик, который от проказы уже мало походил на человека. Адашев губкой промачивал его глубокие язвы, и кожа больного слезала от прикосновения.

Тогда прибыл гонец от государя. Два сына боярских стояли за его спиной.

– Состоялся суд над тобою и протопопом Сильвестром, – объявил гонец, переминаясь с ноги на ногу, – признан виновным ты в грехах против государя и державы, уличен в чародействе и измене.

Он вручил Адашеву бумагу, в которой были описаны все обвинения, и добавил:

– Велено взять тебя под стражу и никого к тебе не пускать. Далее будет решаться твоя судьба!

– Нет! Это ложь! Почему нас не вызвали в Москву на сей суд? Почему судили нас за спиной нашей? Отправляйся обратно и проси государя, дабы позволил мне приехать и ответить на все эти злословия вместе с теми, кто нас обвинил в этой грязной лжи! – разозлился Адашев, но дети боярские уже взяли его под руки.

– Не велено! – Гонец опасливо сделал шаг назад. – Под страхом смерти приказано держать тебя здесь под стражей до следующего решения государева!

Адашева повели к терему, в котором его поселили. Он шел, не мигая глазами, будто все еще не понимая того, что его ждет.

– Батюшка! Алексей Федорович! – раздался крик Мефодия. Он нес в подмышках две курицы и, увидев, как ведут Адашева, словно пленника, всплеснул руками, а курицы с кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Слуга бросился к нему, но еще один сын боярский, схватившись за саблю, преградил старику дорогу.

– Эй, я клинком управляюсь не хуже тебя! – угрожающе протянул он. – Хочешь, проверим? Будешь кишки свои с земли собирать!

– Мефодий! Не надо! – осадил его Адашев и, обернувшись к гонцу, просил мягко: – Разрешите со слугой своим попрощаться! Как отец он мне всю жизнь был! Христа ради, дайте!

Руки Адашеву отпустили, и Мефодий тут же бросился ему в объятия:

– Что же? Что же, батюшка? Как же так?

– Ну, полно, полно! – Алексей вытер седовласому слуге слезы и улыбнулся. – Верю, милостив государь! Клевета боярская погубила меня, завистников много! Есть просьба к тебе последняя! Отправляйся в Псково-Печерский монастырь, найди там игумена Корнилия! Сей старец, когда мы Фелинн брали, приехал, окропил стены его святой водой, город загорелся, и мы взяли его той же ночью! Друг он мой верный! И государь прислушается к нему! Раз Макарий бессилен, может, Корнилий его вразумит! Отправляйся к нему и расскажи, что взяли меня под стражу из-за клеветы нечестивой! А потом езжай в Москву, найди там брата моего Данилу, пусть государь вспомнит великие военные заслуги его и не откажет ему в просьбе о пощаде моей! Езжай же, не теряй времени!