Виктор Смирнов - Колокол и держава

Среди зодчих в Италии царит жестокое соперничество. За выгодный заказ могут оклеветать конкурента и даже подослать наемного убийцу. Прознав, что Аристотель занимается химическими опытами, его враги пустили слух, будто он фальшивомонетчик. За такое преступление казнят, заливая в глотку преступника расплавленный металл. Поэтому, не дожидаясь суда, он почел за благо под покровом ночи бежать из Рима в Болонью. Поначалу там встретили его с распростертыми объятиями, удостоив звания главного архитектора. Но вместо того, чтобы строить соборы и дворцы, зодчий был вынужден исправлять дурную работу других: выпрямлять покосившиеся колокольни и накренившиеся стены, чистить каналы и акведуки. Отношения с властями Болоньи постепенно ухудшались, а затем и вовсе испортились. А когда он стал настойчиво требовать у городского совета дать ему заказ, достойный его таланта, его просто лишили должности.

Тут-то и подвернулся московский посол Семен Толбузин, посуливший Аристотелю золотые горы. Но главным соблазном для него стал собор, который он сможет построить от фундамента до крестов на его куполах, собор, который прославит его имя!

Слушая откровения зодчего, Дмитрий стыдился того, что поневоле превратился в соглядатая. Ему все больше нравился этот человек, в котором удивительным образом соединялись цепкая деловая хватка с чувством прекрасного, добродушие – с жесткой требовательностью, житейская искушенность – с детской мечтательностью. В доме Фиораванти часто бывали иноземцы, и для каждого у Аристотеля находились слова поддержки, дельный совет и открытый кошелек.

Сдружился Дмитрий и с приемным сыном зодчего Андреа – стройным юношей с шапкой курчавых волос. Он тоже рассказывал ему об Италии. Но то была другая Италия – страна прекрасных дам и мужей-рогоносцев, страна, где поют серенады и бьются на поединках. Андреа был всей душой предан своему приемному отцу, который когда-то подобрал его на улице и вырастил как родного сына. Он безропотно поехал за ним в Московию, но теперь отчаянно скучал в этой холодной чужой стране и от скуки одаривал небрежными ласками дворовых девок, истомно млевших от красавчика-итальянца.

А дожди все не прекращались. Промокший с ног до головы Аристотель Фиораванти облазил все окрестности Москвы в поисках подходящей глины, пока не нашел ее возле Андроникова монастыря. Здесь он построил кирпичный завод с печами для обжига и сам занялся обучением местных гончаров. Его кирпичи были прокаленными насквозь и узкими, как плинфа. Белый известняк для облицовки стен нашли на берегах Пахры.

Наконец дожди и холода отступили и можно было закладывать фундамент. Выкопали рвы необычной глубины – более двух сажен, забутили их валунами, забили дубовые сваи. Перед тем как начать кладку, Аристотель отобрал лучших московских каменщиков, пообещав каждому платить вдвое против обычного. Сам показывал, как класть кирпич «по правилу» и по «кружалу». Взяв в руки железную лопату, сам сделал первый замес известкового раствора необычной густоты. К утру раствор застыл до каменной твердости, звенел под ударом молотка.

Постепенно обозначились стены будущего собора, подрастая с каждым днем. Аристотель зорко следил за работой каменщиков, сам выверял кладку отвесом и ватерпасом. По его заказу кузнецы ковали железные скрепы, ладили лебедки для подъема тяжестей и прочие дотоле невиданные на Руси устройства.

Великий князь все чаще появлялся на стройке, подолгу наблюдая, как идут работы. Нарождающийся собор становился для него символом огромной державы, которую он строил. Время от времени государь приглашал итальянского зодчего к себе и вел с ним продолжительные беседы. При этих беседах неизменно присутствовала великая княгиня Софья, опекавшая прибывающих в Москву иноземцев, в особенности своих соплеменников-греков. Но в отличие от льстивых, уклончивых греков Фиораванти держался со свободным достоинством, а его высказывания были порой такими резкими, что переводивший эти беседы Дмитрий Герасимов старался их сглаживать из опасения навлечь на голову зодчего гнев государя.

Однако Ивану Васильевичу, похоже, нравилась откровенная прямота итальянца. Он часто расспрашивал его о государственном устройстве Италии. Сочувственно кивал, когда Аристотель рассказывал о сотрясавших страну междоусобных войнах князей, разорявших своих подданных поборами на содержание алчных наемников-кондотьеров. Но когда зодчий стал с восхищением рассказывать о городах-коммунах Флоренции и Венеции, где цветут искусства и торговля, а свободные граждане сами выбирают свою власть, густые брови великого князя сходились у переносицы. Слишком уж напоминали ему эти города-коммуны Новгородскую республику.