Виктор Смирнов - Колокол и держава

Бледное лицо монаха исказила гримаса ненависти. Он тяжело дышал:

– Но самое страшное преступление папы заключается в том, что он продался евреям. Иоанн разрешил въезд в Италию иудеям со всей Европы, и скоро синагог в Риме будет больше, чем церквей. Все это видят, но не смеют протестовать, а тех, кто ему перечит, папа немедленно устраняет с помощью яда или кинжала. И только наш орден, орден Святого Доминика, защищает христианский мир от еврейской напасти!

Лицо монаха снова преобразилось. Теперь оно стало вдохновенным.

– Хвала Создателю, у нас есть фра Томас де Торквемада, Великий инквизитор, гордость Испании, молот еретиков, неустрашимый среди проклятий, равнодушный к рукоплесканиям, презирающий мирскую суету и блага. Он огнем и мечом защитил нашу веру от жидовской ереси, и теперь в городах Испании пылают очистительные костры святой инквизиции.

– Но ведь это не по-христиански – казнить заблудших! – возразил отец Герасим.

– Ты так полагаешь? Тогда позволь напомнить тебе слова из Ветхого Завета: «Если найдется среди тебя мужчина или женщина, кто сделает зло перед очами Господа, Бога твоего, преступив завет Его, и пойдет и станет служить иным богам, и поклонится им, и тебе возвещено будет, то выведи мужчину того или женщину ту и побей их камнями до смерти». А теперь спрошу тебя: если иудеям их вера позволяет карать смертью отступников, то почему этого права должны быть лишены христиане?

– Я понимаю твои сомнения, святой отец, – примирительно улыбнулся монах. – Наши враги часто упрекают нас в жестокости, а Великого инквизитора и вовсе изображают исчадием ада. Но они молчат о том, что Торквемада не казнил ни одного правоверного иудея! Меч святой инквизиции карает только марранов – евреев, которые приняли крещение ради богатств и привилегий, но втайне исповедуют иудейство и совращают с пути нашу паству!

Доминиканец понизил голос и продолжил:

– Я хочу открыть тебе тайну своей миссии. Орден Святого Доминика послал меня проповедовать в славянские земли. И вот я пришел в Литву. И что я увидел? Со времен князя Витовта евреям даны такие привилегии, о которых христиане не смеют даже мечтать. Магнаты сдают им в аренду целые города и деревни, все доходные места заняты жидами. Судить еврея можно только в синагоге, стоит тронуть одного, как сбегаются все его родичи и поднимают такой гвалт, что правосудие отступает.

– Но теперь там все изменилось! – с торжествующей усмешкой объявил монах. – Великий князь литовский Александр Ягеллончик внял нашим мольбам и изгнал евреев из своего княжества, как некогда Господь изгнал торгашей из храма. И теперь толпы нечестивых готовы устремиться сюда, в русские земли. Мы знаем, что прихода евреев здесь уже ждут их тайные единомышленники и покровители, многие из которых занимают высокие места при дворе великого князя московского.

Голос доминиканца стал пророческим.

– Если рухнет ваша вера, то вслед за ней рухнет и ваше государство, хаос и смута воцарятся на Русской земле! Наш священный долг не допустить этого! Надо обнаружить тайных еретиков, чтобы успеть нанести удар первыми. Я слышал, что жидовствующие свили свое змеиное гнездо в Юрьевом монастыре. Меня туда не пускают, но тебя они не будут опасаться. Узнай, кто там бывает и о чем они говорят, а как узнаешь, сообщи мне. Обещаю, что всем еретикам воздастся по заслугам!

Дьякон Герасим долго молчал, потом хмуро ответил:

– Я всегда защищал и буду защищать нашу православную веру. Но я не хожу тайными тропами, не сочиняю изветы.

Взгляд доминиканца стал враждебным.

– Верно ли я тебя понял? Ты отказываешься нам помогать? Но тогда тебе придется решить, кто ты – служитель церкви или пособник еретиков?

– Я служитель церкви, но не доносчик, – твердо ответил дьякон. – И хоть ты и наш гость, но позволь тебе напомнить, что мы живем на своей земле и никакие пришельцы нам не указ!

– Как бы тебе не пожалеть о том, что ты сейчас сказал, – с угрозой молвил доминиканец. – Твоя невоздержанность в речах может тебе дорого стоить. Я помню, как ты сомневался в таинстве Евхаристии. А ведь это ересь, за которую можно лишиться не только сана, но и жизни!

– Так ты следил за мной! – возмутился Герасим. – А ну вон отсюда, и чтоб глаза мои тебя здесь больше не видели!

Доминиканец молча встал, накинул на голову капюшон. На пороге обернулся:

– Твои глаза и так ничего не видят! Ты даже не видишь того, что творится в твоей семье.