Ольга Елисеева - Переворот

— Не сожалейте о том, что сказали. — Екатерина встала и прошлась по комнате. — Я ценю откровенность. А поддержка, оказанная мне в трудную минуту, дорога вдвойне. Так вы полагаете, кризис минует, Григорий Александрович?

Её голос звучал на удивление бодро. В нём появился вызов и даже победные нотки. Потёмкин не поверил своим ушам. Как мало, оказывается, нужно, чтобы ободрить женщину! Восхищение и преданность, проявленные открыто. Сознание собственной власти над чьим-то сердцем необходимо ей, чтобы жить.

Хорошо, если так. На этот случай он всегда будет рядом.

Однако Екатерина рассудила иначе.

— Вам надо немедленно вернуться в полк, — сказала она. — Мало ли какие там могут случиться разговоры между солдатами. Нельзя позволить нашим врагам завладеть умами гвардейцев и вновь взбунтовать их, теперь уже против нас.

Потёмкин был согласен с ней, хотя и скрепя сердце оставлял императрицу одну. Она вот-вот надломится. И Гришан, как назло, куда-то запропал.

Орлова действительно не было во дворце. Он показал себя не с лучшей стороны — ушёл в запой. Тёмный. Одинокий. Не знал, как смотреть людям в глаза. Что говорить в полку. Чем отвечать на упрёки «обманутых» товарищей? К нему на Малую Морскую уже несколько раз посылали, но он запер дверь и для верности привалил её изнутри кадушкой с огурцами.

Отчаявшись привести брата в чувства, Алехан направился во дворец. Он ненавидел всех вокруг и в первую очередь Гришку. Страдает, как благородный! Можно подумать, что сам придушил императора! Это его, Алексея, сейчас надо откачивать и ставить на ноги! «Обо мне и речи нет! Лех туда, Лех сюда. Я всё выдержу. У меня душа, как дублёная кожа. Не порвётся, не лопнет!»

Алехан болезненно желал, чтоб ему сейчас подвернулся под руку кто-то из своих. Лучше Потёмкин. В нём одном он встречал хоть какое-то сочувствие. Вылить другу на голову ушат помоев из своего раздражения и кучи неприятных известий — вот от чего Орлову полегчало бы.

Да, он хотел видеть именно Потёмкина. И он его увидел. В Ореховом кабинете императрицы, куда по-прежнему была неплотно прикрыта дверь. Гриц стоял на коленях и говорил Като такие вещи, от которых у Алексея потемнело в глазах. А Екатерина благосклонно кивала и улыбалась ему.

«Предатель! Негодяй! Изменник! В такой момент ставить Орловым ножку! Стараться оттереть от государыни! Заменить Гришана собой! Ох, не вовремя ты, братка, запил! Тут твою бабу, как тёлку, со двора уводят. Ну, Гриц, ну враг, цыган-конокрад проклятый!»

Алехан до белизны закусил губы. Он не знал, за кого больше обиделся, за брата или за себя. Ведь это он пожертвовал собой ради неё! Так почему же она не замечает его чувств и с удовольствием слушает о потёмкинских?

Алексея душила ярость. Он поклялся, что отомстит, пусть только дела в городе улягутся. Сейчас этот подлец нужен: в Конной гвардии не на кого, кроме него, опереться.

Потёмкин вышел из кабинета, не заметив отпрянувшего за колонну Орлова. Столкнись они друг с другом, вот была бы сцена. Оба не умели скрывать своих чувств. Гриц сразу понял бы: Алехан всё слышал. Стал бы он оправдываться — ещё вопрос.

Драка могла случиться здесь же, на пороге покоев Екатерины. Но Господь миловал. Потёмкин прошёл мимо. А Алексей опустился в углу на жалобно скрипнувшую оттоманку, не находя в себе сил сразу же после услышанного войти к государыне.

Александр Мартынович Шванвич добрался до дворца гетмана Разумовского на Невском лишь вечером восьмого июля. Он был в склочном расположении духа и искал удовлетворения. Не сатисфакции — Боже упаси! А весомого, звонкого воздаяния за свои немалые, как считал швед, труды.

Голштинцев начали освобождать лишь нынче утром. Им вернули изъятые при аресте вещи и зачитали список тех, кто может остаться на русской службе. В основном это были обрусевшие курляндцы и остзейцы, чьи родные жили либо на территории империи, либо совсем рядом (то есть вот-вот должны были оную империю пополнить). Им определили новые места службы в восточных крепостях и урезали содержание. Далеко не все согласились на такие условия. В Европе любому государю нужны наёмники. Правда, война в Пруссии почти закончилась, и вскоре свободных солдатских рук будет больше, чем желающих за них заплатить. Но поиск достойного места под солнцем всё же лучше, чем пребывание на границе Азии, бок о бок с киргизами, ногайцами, татарами или калмыками.

Тем же, кого покойный Пётр Фёдорович притащил прямо из Голштинии, сразу указали на дверь. Иным даже не стали возвращать отнятое при задержании имущество — часы, серебряные рубли, табакерки. Такое обхождение вызвало справедливые жалобы. Но русские — варвары и грубияны — только оборжали несчастных и надавали им тумаков. Идите, мол, подобру-поздорову. Скажите спасибо, что не вздёрнули вас, нехристей, на кривой осине.