Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

— Я тоже по нему скучаю… — пробормотал Хасинто, глядя на опустевший кубок, на гранях которого причудливо играли отблески пламени, сплетались и расплетались тени.

Хасинто проснулся под колокольный звон, возвещающий о молитве девятого часа [9] Молитва девятого часа — приблизительно в 3 часа дня (девятый час от восхода солнца) . Распахнул глаза и не понял, где находится. Голова болела. Наверное, после вина…

Вина? Какого вина?..

Как ошпаренный, он вскочил с кровати.

Ну надо же так осрамиться: не услышать ни гудка рассветного рога, ни колоколов, созывающих к обедне! Mierda! Как можно в первый же день показывать себя балованным мальчишкой, просыпающимся заполдень!

Одежда неопрятной кучей валялась на полу рядом с недоразобранным вещевым мешком. Хасинто бросился к ней и, торопясь, натянул на себя первое, что попалось под руку. Сразу же ринулся к двери, уже хотел открыть ее и — замер. Ну, выйдет он в коридор, а дальше куда идти? Что сказать, когда де Лара спросит, почему он не явился ни к утренней службе, ни позже? А вдруг рядом с Иньиго Рамиресом будет Марита? Опозориться перед ней хотелось еще меньше, чем перед сеньором.

Надо что-нибудь придумать. Врать, конечно, негоже, но что делать, если другого выхода нет. Можно сказать, что утро он провел за чтением Псалтыря и священных писаний. Нет… в это вряд ли поверят, хотя виду не подадут. Сказаться больным еще хуже, это все равно что признать себя слабаком.

Хасинто так ничего и не придумал, но, уповая на милость Божью, все-таки собрался с духом и вышел в коридор. К счастью, пустой. А может, к сожалению. Будь здесь прислуга, он бы выяснил, где искать сеньора, а сейчас с трудом вспомнил даже, где расположена лестница. Хорошо, что вообще вспомнил.

Спустившись на второй этаж, Хасинто наткнулся на служанку. Она, подобрав юбку, убирала старую солому с пола и забрасывала его свежей. Заслышав шаги, девиц обернулась, вскрикнула и одернула платье. Правда, Хасинто уже заметил ее обтянутые чулками тонкие щиколотки и крепкие икры. Успел даже представить, как выглядит то, что находится выше.

— В-ваша милость, — промямлила служанка, глядя на него испуганными черными глазами. Потом, словно опомнившись, склонила голову, присела в поклоне и добавила: — Чем могу услужить?

О, Хасинто сказал бы, чем она может услужить, но сдержался. Похоть — это дьявольское семя, нельзя давать ему пищи, дабы оно не проросло во грех. Любовь же духовная бессмертна и угодна Богу. Такую он питает к Марите.

— Где я могу найти сеньора? — спросил Хасинто.

— Извинять прошу, ваша милость… Не знаю, где господин… Но после обедни он на дворе порою… часто бывает. Всяческим оружием занимается…

Уточнять, что она подразумевала под «оружием занимается», Хасинто не стал. Тут одно из двух: либо сеньор в оружейне, либо упражняется.

Стараясь не смотреть на служанку и не вспоминать ее ноги, он двинулся дальше по коридору, а потом вниз по лестнице. По дороге никого больше не встретил: видимо, большинство слуг на дворе заняты. Хорошо, что у ведущей наружу двери стояли стражники, им наверняка лучше, чем той девице, известно, где сейчас дон Иньиго.

— Да будет ваш день добрым, кабальерос, — обратился к ним Хасинто. — Где я могу увидеть сеньора?

— И ваш день благословен будь, — откликнулся тот, что помоложе. — А дон Иньиго на дворе. Как обычно.

Седой же пояснил:

— Как выйдите, так поверните направо да пройдите малость. Там воинская площадка. Сразу ее узнаете, она плетенью огорожена. А к плетню любимая сеньорова кобылица привязана, желтая такая. Это если он на ней, на Эстрелле — кобылице то есть, — не ускакал куда… Но тут уж мы не знаем.

— Спасибо вам.

Больше не задерживаясь, Хасинто вышел из замка.

Снаружи вовсю палило солнце, но воздух оставался влажным и пах землей, травой, конским навозом. Тут и там виднелись мутные лужицы и непросохшая грязь. Чтобы не вляпаться в нее, Хасинто старался идти только по каменной дороге. Хотя рано или поздно с нее придется сойти: она, огибая дворовые постройки, тянется к воротам и вряд ли заворачивает к тренировочной площадке.

На подворье, в отличие от сонного замка, жизнь кипела. Из кузни и оружейни доносились удары молота и грохот желез, у псарни крутились собаки, удерживаемые за поводки высоким кучерявым малым. Хасинто украдкой покосился на него, пытаясь рассмотреть внимательнее: кто знает, вдруг этот юноша — один из оруженосцев дона Иньиго. Незнакомец, видимо, заметил его взгляд.