Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

— Тогда я жду вас здесь, — бросил де Лара. — Берите своего красавца и поехали.

Хасинто развернулся, собираясь уйти, но сеньор его окликнул:

— Хотя подождите. Сначала помогите снять кольчугу.

Пришлось вернулся. Хасинто ухватился за край доспеха, нагретого солнцем и разгоряченным телом, потянул его на себя. Иньиго Рамирес нагнулся, высвобождая руки и голову. Распрямившись же, взъерошил свои и без того растрепанные волосы, помахал на себя рукой. На Хасинто повеяло запахом свежего пота, и неудивительно: на котте де Лары явственно темнело огромное мокрое пятно. Наверняка и на спине такое же, и подмышками.

Повесив кольчугу на перекладину, Хасинто спросил:

— Так я могу идти за Валеросо?

— Валеросо? Так вот как зовут вашего коня… Хорошее имя [10] Valeroso (исп.) — отважный , — протянул сеньор и, словно опомнившись, добавил: — Да, конечно, ступайте. Жду вас здесь.

Озеро посреди каменной долины и правда радовало взгляд. Голубые скалы, кое-где подернутые зеленью кустов и травы, нависали над яркой синевой, сейчас неподвижной. Солнечные лучи золотили ее поверхность, а облака отражались так ясно, что казалось, будто под ногами не вода — небеса раскинулись. Наверное, праведники в раю нечто подобное видят.

А еще здесь было тихо той чудесной тишиной, когда хочется усесться на землю, смотреть вдаль и ни о чем не думать. Лишь глухой перестук лошадиных копыт разрезал прозрачную тишь.

— Как красиво! — выдохнул Хасинто и вздрогнул, услышав собственный голос, неожиданно громкий.

— Да… Иногда мне кажется, что так выглядит рай…

Надо же, дон Иньиго словно его мысли подслушал!

Де Лара подвел кобылу к берегу, сам присел рядом и, опустив руку в озеро, глянул на Хасинто.

— Вода здесь диво как хороша. Теплая, спокойная. Вас учили плавать?

— Да. Отец учил.

Вообще-то Хасинто боялся воды, как, впрочем, многие воины. Просто некоторые преодолевали свой страх, и он был одним из таких. Этим впору гордиться.

— Тогда советую вам как-нибудь прийти сюда, потренироваться.

Хасинто промолчал. Не говорить же, что в воде ему не нравится. Умение плавать — одно из рыцарских доблестей, а любое умение нужно тренировать хотя бы изредка.

Он отпустил жеребца — тот сразу двинулся к воде и, пристроившись рядом с Эстреллой, принялся пить. Хасинто же встал поодаль от сеньора, за его спиной. Восхищаться красотами долины уже наскучило, и душу снова оплели тревожные сомнения.

Он хмурился, кусал губы в попытках вспомнить, что вчера случилось. Бесполезно. В голову ничего не приходило, и его разрывали два противоречивых желания: выяснить у сеньора подробности — и не выяснять их. Никогда. Ни за что. А то стыда не оберешься. Да и ни к чему доставлять Иньиго Рамиресу такое удовольствие.

С другой стороны, разве рыцарь не должен смотреть в лицо своим страхам и отвечать за свои дела? А значит, все-таки нужно собраться с духом и спросить. И, если что, повиниться. Главное, решить когда: сейчас или на обратном пути. Пожалуй, лучше сразу, пока не передумал, пока малодушие не взяло верх. Только бы не лепетать, словно дитя, а говорить с достоинством, спокойно и неторопливо, как подобает инфансону.

Пока Хасинто решался, сеньор, кажется, забыл, что не один. Стоял вполоборота у самой кромки воды и глядел на скалы.

— Дон Иньиго… — протянул Хасинто. — Позвольте сказать… спросить…

Mierda! Он все же произнес это тихим, робким, даже молящим голосом. К счастью, сеньор вроде не услышал — даже головы не повернул.

— Дон Иньиго! Дозвольте мне сказать, — вот, теперь то, что надо.

Де Лара обернулся, рассеянно потер подбородок. Наконец ответил:

— Да, я слушаю, говорите.

— Мой дон, я, увы, не знаю… не помню, что вчера натворил. Но смиренно прошу простить мое… поведение.

На лице сеньора одновременно отразились растерянность и странная веселость.

— А что такого вы натворили, мой друг? Ну, задремали, когда я о последнем походе на мавров рассказывал. Увлекся, признаюсь, на вас и не смотрел. Это потом уж заметил, что ваша голова на столе покоится. Я и до этого, конечно, догадывался, что хуглар, странствующий певец, из меня никудышный, — он усмехнулся. — Вы убедили меня в этом окончательно.

У Хасинто на душе полегчало. Выходит, он всего лишь уснул, а не предался греху пьянства. Правда, и это не очень хорошо — он показал себя неучтивым.

— Прошу извинить… я не хотел…

— Прекратите, Гарсиас! — прикрикнул сеньор. — Я уже говорил: неудивительно, что вас разморило. А в том, что я рассказчик дурной, вашей вины тем более нет.