Олег Велесов - Гражданская рапсодия. Сломанные души

Пошли пешком. Сначала хотели дождаться электрического трамвая, и около часа простояли на остановочном пункте, покуда пожилая женщина, завёрнутая по самые глаза в тёмную шаль, не сказала, что трамвая уже век как не было, и когда снова начнёт ходить не знает никто. К ней прислушались и пошли дальше. От незнания города затерялись в многочисленных привокзальных проулках. Долго шли вдоль глухих дощатых заборов, за которыми виднелись кирпичные трубы и длинные фабричные здания, и наконец, выбрались на Пушкинскую улицу. Здесь было светлее и многолюднее. Спросили у дворника, как пройти на Садовую, тот посоветовал идти прямо до Таганрогского проспекта, а на перекрёстке свернуть вправо.

Так и поступили. Но свернув на проспект, сразу столкнулись с группой людей. Офицерские погоны на плечах Липатникова возбудили их чрезвычайно. Они встали поперёк тротуара, у некоторых в руках мелькнули дубинки. Все их намерения читались на хмурых лицах. Один шагнул вперёд, но Липатников вынул из кармана короткоствольный пистолет и выстрелил в воздух.

— Господа, — голос его был по обыкновению доброжелательным, — предлагаю разойтись по домам. Поверьте, в столь отчаянное время, когда жизнь человеческая едва ли ценится дороже свинцовой пули, не стоит создавать толчею на тротуарах.

Люди быстро ушли в ближайшую подворотню, и уже оттуда, из темноты, вылетело ругательство.

— Алексей Гаврилович, — сказала Катя, беря Липатникова под руку, — я и не думала, что у вас при себе имеется оружие. Вы всегда мне казались совершенно не воинственным.

— О, вы даже не представляете, Екатерина Александровна, насколько я не воинственен. Но как человек военный, я достаточно хорошо представляю опасность тёмных зимних улиц. Этот пистолет я приобрёл всего несколько дней назад на рынке из расчёта, что вскоре он может понадобиться. И как видите, был прав.

С Таганрогского проспекта свернули на Большую Садовую. По широкой мостовой двигалась офицерская колонна. Липатников поинтересовался, кто такие. Полковник с длинными обвисшими усами ответил: партизанский отряд имени генерала Корнилова.

— В Аксай движетесь?

Полковник кивнул.

— С ними тогда и пойдём, — оборачиваясь к девушкам, сказал Алексей Гаврилович. — Всяко будет безопаснее.

От Темерника долетел грохот разорвавшегося снаряда. Маша вздрогнула и прижалась к Кате. Оттуда же донеслась пулемётная перебранка и серия винтовочных хлопков. Красные подбирались к городским окраинам.

— А вы, — полковник направил на Липатникова указательный палец, — вы сами кто?

— Я, собственно, служу возницей при лазарете, — с лёгким поклоном ответил Алексей Гаврилович. — Увы, лазарет эвакуировали, а я как-то припозднился. А со мной, стало быть, доктор и сёстры милосердия от того же лазарета.

— Симановский, — представился полковник. — Во главе колонны телега, там наши сестрички. Ежели прибавите шаг, вашим тоже место сыщется.

Катя с Машей в очередной раз отказались. Симановский настаивать не стал, дескать, поступайте, как хотите.

— А я вас помню, — сказала Катя, обращаясь к полковнику.

— Помните? — откликнулся тот. — Вот как? И где же мы встречались?

— Я видела вас в Безсергеновке, а потом на Синявской.

— Ага, — Симановский прищурился, очевидно, пытаясь вспомнить девушку, но в глазах металось сомнение.

— Не мучайтесь. Я видела вас из окна санитарного поезда. Вернее, видела ваши усы, они такие примечательные.

Симановский провёл пальцами по усам, подкрутил кончики, но они продолжали висеть как две мокрые тряпочки.

— Да уж… Немного обвисли в связи с отступлением.

— Мы тоже отступаем… — вздохнула Катя. — А сегодня утром, представляете, на Гниловской от нас сбежала паровозная бригада, и мы простояли на станции до самых большевиков. Уже не знали, что и делать. Слава богу, нашли новую, а пока искали, мы со штабс-капитаном Толкачёвым и одним подпоручиком отбивали атаку красных. Подпоручик, к сожалению, погиб — я так думаю, что погиб — а со штабс-капитаном мы потом ехали на задней площадке вагона. Я видела, как красные целятся нам вслед, но промазали.

Симановский оживился, даже усы чуть-чуть приподнялись.

— Толкачёв? Вы сказали, Толкачёв?

— Да. Вы знакомы?

— Помню его. Теперь его вся армия будет помнить. На Синявской он застрелил большевичку. Приставил ей дуло ко лбу, и так, знаете, хладнокровно…

Катя опешила.

— Застрелил? Как застрелил? Он ничего не говорил об этом.