Толкачёв выдохнул.
— Прошу прощения… — Он обратился к Эльснеру. — Прошу прощения, господин генерал, за излишнюю горячность. Накипело. Мы там голодные, обмороженные, а эти, — он глянул на Звягина, — ходят барами по дубовому паркету, щеголяют хромовыми сапогами да муравными мундирами. Навешали орденов за чужие заслуги… — и уже совсем тихо добавил. — Мерзавцы.
Звягин закусил губу, посмотрел на Маркова. Тот лишь усмехнулся.
— Хорошо, Толкачёв, мы вас услышали. А теперь идёмте. — Марков протянул Эльснеру руку для прощания. — Очень сожалею, Евгений Феликсович, но по сути нашего разговора помочь ничем не смогу. Увы-с. Я начинаю отвод войск в Аксай, и вам так же советую поторопиться с уходом. Прощайте.
— Прощайте, Сергей Леонидович. Надеюсь, следующая наша встреча пройдёт в более благоприятные времена.
— Spes novissimis moriatur [15] Надежда умирает последней.
.
Спускаясь по лестница, Марков махнул зажатыми в руке перчатками.
— Что ж вы, Толкачёв, так резко обошлись с генералом Эльснером? Не стоило, право. Это человек весьма педантичный и честный.
— Не тех назначают интендантами, — в ответ буркнул Толкачёв. — По-настоящему достойных людей почему-то обходят вниманием.
— Вы о ком сейчас?
— У меня есть хороший знакомый, подполковник Липатников. Интендант, но вынужден служить при лазарете обычным санитаром.
— Алексей Гаврилович в Ростове? — удивился Марков. — Отчего же он не зашёл ко мне?
— Вы знакомы?
— Кто же не знает Липатникова. Впрочем, я обязательно разыщу его в Ольгинской. А покуда, штабс-капитан, займёмся более неотложными делами.
Они вышли на улицу. Над Темерником поднимались пожары: горели керосиновые склады, кирпичные заводы Епифанова и бараки рабочих посёлков. Вечернее небо заливало адовым пламенем — ярко-красным с синими всполохами. Марков снова взмахнул перчатками.
— Каково, а? Вот она палитра войны. Ни один художник, кроме бога, не создаст такую.
Толкачёв подумал, что бог здесь совершенно не причём. А палитра эта рисуется обыденными красками артиллерийской канонады. Уж кому, как не генералу Маркову, артиллеристу, знать это? Но говорить вслух не стал ничего — не отважился, более того, присмотревшись к раскрашенному небу, он невольно согласился: а ведь и в самом деле красиво.
Дежурный офицер отдал Маркову честь.
— Всё погрузили?
— Никак нет, ваше превосходительство. Осталось несколько ящиков с гранатами.
— Так поторопитесь. Или не слышите, что противник наступает? Прижжёт он вам пятки, дождётесь.
— Невозможно погрузить, ваше превосходительство. Лошади усталые, возчики ругаются, помногу грузить не позволяют. А больше подвод нет.
— Глупости. Как это нет подвод?
— Последние изъяли. Да и где их найдёшь ночью-то?
— Глупости, — повторил Марков. — Что это за сигнальный извещатель? — он указал на столб, к которому крепилась электрическая кнопка звонка.
— Это для вызова пожарной команды.
— Ну так вызывайте.
Офицер несколько раз нажал на кнопку. Минут через десять прибыла пожарная команда на двух повозках. Марков без лишних разговоров приказал:
— Реквизировать!
Прибывший с командой брандмайор встал перед генералом и попытался воспрепятствовать произволу, но его попросту отодвинули в сторону, а повозки загрузили ящиками со снарядами. Пока проводили погрузку, Марков давал Толкачёву последние указания.
— Торопитесь, Владимир Алексеевич, красные нажимают и вот-вот войдут в город. Из подворотен лезет всякая шваль, стреляют в спины. Вас назначаю старшим по обозу. В охранении с вами пойдёт рота Студенческого батальона. Не смотрите, что их мало и что они совсем зелёные. Эти мальчишки весьма отважны. Всего несколько дней назад их набрали из среды учащихся ростовских учебный заведений, а ныне это уже сплочённая боевая часть.
Толкачёв слушал, а сам поглядывал на суетящихся возле телег студентов и гимназистов. Новенькие ученические шинели, новенькие фуражки. Точно такие гимназисты выходили с ним из Таганрога. Патриотичные, жаждущие боя. Где они сейчас? Сколько их осталось? Для того чтобы идти на войну одного желания мало, необходима хорошая подготовка. А что могут эти? Зарядить винтовку и направить её в нужном направлении?
— Доведёте обоз до Аксая, — продолжал Марков, — и можете считать себя свободным. Возвращайтесь к своему Парфёнову, в свой любимый Юнкерский батальон.
— А как же вы, Сергей Леонидович? Куда вы сейчас?
— Обо мне не беспокойтесь, встретимся в Ольгинской. Или не встретимся. Но уж в том моей вины не будет.
Читать дальше