Юлия Верба - Троеточие… [litres]

Но двор об этом еще не знал. Все сбились в кучу.

– Вроде затихло? – спросила Люся-морячка в шлепанцах, бигуди и дубленке поверх комбинации. – Шо смотришь? Она новая, ненадеванная. Я ее что, под руинами оставлю?

– Да типун тебе на язык! – отозвалась Аня Берштейн.

– Вон последний раз в сороковом у нас трясло, и шо? До сих пор живем, – вспомнила Женя Косько.

– Я слышал по телевизору, что обычно бывает вторая волна, – встрял Феликс с первого этажа.

– Всё! Я ночую здесь! Мое при мне: мужик, кресло и коньяк. Я домой не вернусь, – заявила Анька Берштейн. – Могу только мадам Косько позвать – у нее закуска есть.

Хныкали замерзшие перепуганные дети, встревоженно гудели взрослые. Баба Таня все смотрела на трещины:

– Ой, а дом не завалится?

– Не завалится, – авторитетно заверила Людка. – А вот если вторая волна будет большей силы, то во дворе никто не выживет.

– Это почему? – Стало тихо, только продолжала выть Нюськина кошка.

– Потому что если галерея сложится, то второй этаж накроет точно середину двора с одной стороны и с другой. Надо идти на улицу на расстояние больше высоты дома.

Все вывалили толпой через дорогу в сквер, где уже толпились соседи из соседних домов и все лавки были заняты.

– Какие все умные! Надо же, – проворчала Женя.

Через час первые замерзшие дезертировали домой, к полуночи, допив коньяк мадам Берштейн, вернулись главные паникеры.

Утром свежий Пава Собаев поинтересовался у невыспавшейся перепуганной Нилы:

– Ну и на фига вы вчера устроили такой геволт?

Людка полночи ворчала на отсутствующего мужа:

– Вечно, Верба, тебя нет дома. То яхт-клуб, то рейс. Я хоть когда-нибудь буду не сама все решать?

Ксеня разольет всем и, промокнув глаза батистовым платком, прошепчет в чешскую люстру:

– Царствие небесное, земля пухом.

Лидка махнет рюмку, поморщится, занюхает колечком червоного золота на дряблом старческом пальце и задумчиво скажет:

– Люто завидую твоему Панкову – идеальная смерть.

– Лида, ты – дура? – покосится на нее Женя.

– Сама дура! И ты, Ксеня, только подумай, как свезло мужику: вкусно поел, сладко попил, собрался на охоту, лег спать – и не проснулся! Ну обзавидоваться!

Ксеня вздохнула и взяла хрустальный графин густого темно-вишневого цвета с прозрачными насечками граней, налила по следующей.

– Согласна. Ни боли, ни мучений. Я в пять проснулась, толкнула его – мол, пора, вставай. Он во сне сказал: ай! И умер. – Она помолчала, подняла вторую рюмку к губам.

– И бросил меня. Да, Панков? А я одна осталась Сашку ждать… Я бы тоже так хотела. Отличная смерть, а как здесь остальным, тебе уже все равно.

Женя покосилась на сестер:

– Что значит бросил? Не начинай уже. Красиво жил – красиво ушел, тебя не обременял ни заботами, ни тревогами. Спасибо скажи.

Ксеня снова плакала, но не так, как за сыном. Просто сидела и текла своим тихим горем:

– Эгоистка я – плохо мне без него. Рухнула моя каменная стена.

– Да ладно, – вмешалась Лидка. – Вон какой дом отстроил, тебе оставил, есть где старость встречать, еще и обеспечил, не то что мой! – Она с горечью добавила: – Всю жизнь на него положила, а толку-то!

Женя с Ксеней переглянулись и по-девчоночьи хихикнули:

– Вот ты, Лидка, конечно, скажешь, как в лужу…

– Ты эти свои спекулянтские прибаутки брось! – надулась Лидка. – Можно подумать, я неправду сказала.

– Так мы оба работали на этот дом.

– Так и я работала – не отдыхала! – возмутилась Лида.

– Ты?!! Ты?! У тебя же ни дня стажа! Пришла на все готовое в профессорскую семью! – возмутилась Ксеня. – Не, я сильно уважаю такой талант, без шуток, но кем ты там работала? Мужниной женой?

– Не считая оккупации, – мрачно поддакнула Женя. – Но, тс-с, это было давно и неправда. А так да: мечтала к дворянам внедриться – вот и получилось.

– Что там этот горе-дворянин умеет? Папашины книжки бубнить? От репрессий я его спасла, в войну я его кормила, на работу со строкой «Был на оккупированной территории» я его обратно устроила! Не было б моих связей – где б он был! И капитал свой прожрал бы еще в двадцатых!

– Ишь, разошлась, – хмыкнула Женя, – агройсен труженица. Ну что? Помянем тех, кого нет с нами, и будем думать о живых?

Ксеня покосилась на фотографию Саши:

– Да, будем думать, будем жить…

Тося снова вернулся из рейса, как и планировал, в середине мая. Точно к открытию сезона в яхт-клубе. Все складывалось идеально, особенно, если следующий рейс в сентябре. Правда, диссертация из-за этого пишется уже третий год, но это ничего. Зато он и практические данные в рейсе собрал, и семья более-менее обеспечена.