Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Ксения Ивановна Беззуб?

Черная карболитовая трубка цокнула по массивной бриллиантовой сережке. Розовые нежные мочки, сдобная шея, затейливо подколотые волосы. Мадам Беззуб продолжала нести себя по-королевски все в том же четвертом Упрторге. Только теперь из хлебного места он превратился в законную ширму и запись в трудовой книжке. Ее основные доходы и зашкаливающе адреналиновое удовольствие хранились в секретных выездах и пухлых конвертах. Ночной аудит. Она была в те минуты всемогущей, всевластной. В наманикюренных пухлых пальчиках была судьба крупных игроков. И она выводила раз в месяц, по одному, из пожизненного ада с конфискацией – обратно, в сытую одесскую жизнь. Женщина-легенда, женщина-тень. При этом официальная работа позволяла ей, в отличие от цеховиков и аферистов, наслаждаться всеми благами, которые дают деньги и связи. Не закапывать бриллианты по дачным участкам, а носить на премьеру в Оперный. Сын – в МГИМО. Выше, круче – некуда. Любящий обеспеченный муж. И главное, уже почти готов тот самый дом на Чубаевке. Жизнь удалась.

– Ксения Ивановна? – Мужской голос был резкий, требовательный и с очевидным московским акцентом. – Из деканата беспокоят – тут у нас ЧП.

Ксеня похолодела:

– Что с Сашенькой?

– С ним? С ним все в порядке. В милицию забрали. А вот с сыном премьер-министра дружественного государства – не очень. Сотрясение мозга. Средней тяжести. Если бы ваш сын не был на хорошем счету, если бы не все его заслуги…

Ксеня уже поплыла. Она поняла: там какая-то беда. Крупная.

– С кем можно будет поговорить? Я сегодня вылетаю.

– Конечно, Ксения Ивановна. Завтра утром ждем вас в деканате.

– Его же не исключат? – выдохнула Ксеня.

– Вы, наверное, не понимаете – вопрос о тюремном сроке.

Трясущимися руками она нажала на рычаги. И набрала Панкова:

– Мне нужен билет в Москву. На ближайший рейс. Сегодня.

– Не паникуй. Если жив, мы все исправим, – ее Илья Степанович иногда был ясновидящим.

– Ты уже знаешь?

– Не знаю, но по твоему голосу все понятно. Жив?

– Жив-здоров.

– Тогда не дергайся. Это просто непредвиденные расходы. Коньяку выпей, пожалуйста. Прямо сейчас, и собирайся спокойно. Я через час буду.

Ксеня выдохнула и опустила трубку. Ей на голову надели тугой железный шлем, который продолжал сжиматься, чуть не ломая ей череп. Опять началось… Вот только гипертонического криза сейчас не хватало. Ксеня рванула дверцу письменного стола и вытащила початую бутылку армянского коньяка. Отхлебнула прямо из горлышка. Как там говорила покойная Гордеева? Пятьдесят грамм залпом, не закусывая. Или сто?

Не важно. Она откинулась на стуле и медленно сделала еще пару глотков. Наступающее радужное марево стало рассеиваться. Боль в голове – утихать.

Ксеня закрыла глаза и начала считать варианты. Международные конфликты она еще не гасила, но уже понимала, что стандартным подношением не обойтись. Открыла сейф, вытащила потертую папку с надписью «архив», развернула на середине и достала почтовый конверт с подарком. Подарок Панкову, который приготовила на годовщину свадьбы, отложенный отдельно от расходов на дом. Сын важнее. А подарок она придумает новый.

«Все для фронта, все для победы», – ухмыльнется она, сунет конверт в сумку и пойдет собираться в Москву.

– Чего Панков звонит? Что, ключи забыл? – Ксеня оторвалась от чемодана – она не знала, насколько задержится в Москве, поэтому машинально складывала несколько платьев, костюм, туфли и ботинки. Во всей обуви лежали деньги – несколько годовых зарплат преуспевающего инженера или старшего научного сотрудника. Ксюха уже все просчитала и немного успокоилась – она была готова остановить стройку дома, если потребуется. Сашка важнее дома, важнее мечты, важнее всего и всех в ее жизни.

Она оставила развороченный чемодан и открыла.

– Ванечка? Здравствуй. Что-то срочное?

Ванька Беззуб, ее «тренировочный» сыночек и любимый племянник, выглядел паскудно, несмотря на тщательно выбритое лицо. Да и запах мятных леденцов «Театральные» только оттенял тяжелый перегарный выхлоп.

– Теть Ксенечка, мне поговорить… пожалуйста.

Ксеня впустила, скривившись за Ванькиной спиной, – вот принесла нелегкая. Совсем не к месту. Она нежно любила Ваньку, но как человек, который с четырнадцати обеспечивает себя сам, искренне недоумевала, почему взрослый мужик такой неприкаянный.

– На кухню иди – у меня не прибрано в комнате. Чаю? Компота?