Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Тысяча девятьсот десятый, – гробовым голосом произнесла Лида и, выдернув у Женьки беломор, глубоко затянулась. – Ужас, девочки, какая я древняя…

Она внезапно всхлипнула и рукой в сетчатой перчаточке подтерла веко.

– Ты чего? – обернулась Аня. – Лидочка, ты чего?

– Да, я старая! Старая! Вон смотрите! Новый памятникам потемкинцам на площади закладывают на фундаменте от Екатерины! А я помню и потемкинцев, и памятник Екатерине!

– Та ладно! Я его тоже помню! Я ж жила вон в том доме, – брякнула Аня и осеклась: – Ну, давно очень, когда-то. Так что ты не старая. Я ж не старая!

– Это кто тебе такое сказал? – покосилась на нее Женя.

А Лида продолжала сокрушаться:

– Я газеты читать не могу – вон мемориальную доску на киностудии Александру Довженко установили, что он тут работал с двадцать шестого по двадцать девятый, тут, мол, его колыбель творческого рождения, а я-то, я-то… Я его у нас дома пирожками кормила! Я Маяковского видела. Да что Маяковского! Сергея Эйзенштейна, который этих потемкинцев прославил, которые памятник теперь!..

– Я тоже газеты читать не могу, – попыталась поддержать ее Аня. – Я не вижу ни черта без очков!

– Я помню, как папа первыми самолетами занимался, а теперь вон все летают, куда хотят, – плакала Лида. – А я ни разу, девочки, ни разу в жизни не летала! И не полечу уже… Я старая!

Николенька, тихо сидящий рядом, погладил ее по плечу.

– Не гладь меня! Бесишь! – оттолкнула его руку Лида.

– Ну вот и тучка наша грозовая пронеслась! Дамы, не волнуйтесь. Лидочка долго не печалится. Восхищаюсь, – улыбнулся лысеющий Николенька.

– Дома восхитишься. Ладно, хватит, – Лидка действительно уже оправилась и с совершенно сухими глазами произнесла: – Спасибо за чудный вечер. Пора по домам. – Она резко поднялась, Николенька встал вслед за ней.

– А мы, пожалуй, еще посидим, – отозвалась Ксеня.

– Панков, доставай, – добавит она, когда Лида под руку с супругом скроются за углом.

Муж движением фокусника выудит из кармана болоньевого плаща пижонский трофейный набор – серебряную флягу со стопками.

– Жень, сто процентов, у тебя в сумке монпансье, вынимай – под коньяк самое оно. Очень вечер душевный. Жаль расходиться.

– А коньяк откуда? – удивленно протянула Аня.

– Лекарство мое – вдруг давление прыгнет, кто ж знал, чем этот светский раут закончится? – расхохоталась Ксеня.

Аня грела в руках крошечную стопку.

– А мы действительно в чудесное время родились, – вдруг задумчиво сказала она. – Сколько всего застали: и самолеты полетели, и революция случилась, и войну выиграли, и в космос людей отправили… Вот это мы повидали!

– Ну, за то, что после всего этого выжили, – резюмировала Женька и чокнулась с сестрой.

К окончанию английской школы, пусть и украинского класса, баба Женя по Людиным выкройкам и Нилиной просьбе крючком из белых ниток номер десять свяжет на выпускной модный костюм – узкую юбку и майку с широкими лямками. Нитки стоили копейки и были тонкими, как паутина. Незамысловатым узором «ракушки» Женя с конца января ежевечерне под бормотание телевизора, не глядя на полотно и на крючок, вязала детали. Успела. Ее рукастая внучка сама сошьет подобие чехла-комбинации и даже лифчик из сатина.

– Какая красавица, – прослезится Нилка, глядя на дочь.

– Да уж. Краше только в гроб кладут, – не задумываясь, брякнула Люда и скривилась: – Костюм отличный, только его надо раза три стирать и неделю проветривать – все баб Жениным беломором провонялось.

Белый вязаный костюм был совсем простеньким, и Нила задумалась: чем его украсить – никаких ювелирных украшений у нее нет и не было, кроме сережек с осколками бриллиантов, которые подарила в день ее рождения бабушка Елена Фердинандовна. Но Нила даже уши не проколола и серьги при Паве ни разу не доставала – чтобы не пропил. У нее даже обручалки уже лет пять не было. Да и на кой она, когда пальцы к ночи отекают, как сардельки. Духов, чтобы перебить Женино курево, у Нилочки отродясь не бывало. И денег прикупить дочери хоть что-то тоже.

С работы в день выпускного она приедет сияющая и занесет на кухню чайную розу.

– Палевая! – торжественно объявит. – Мам, неси английские булавки! Перед выходом Люде к платью приколем – и украшение будет, и духи.

Люда шла на выпускной по Мельницкой на Болгарскую. Мама оказалась права. Роза на груди перебила сигаретный дым и честно благоухала в июньской жаре до полуночи.