Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

И спор разгорелся пуще прежнего, хотя, собственно, спорить было не о чем, поскольку желания их совпадали.

— С пойменными лугами барин нас тоже надул. Ловко объехал наших стариков на кривой кобыле. Надо вытребовать их назад судом. Да и Харангошскую пустошь не мешает.

— Что мы, сутяги? Мы хотим справедливости! — сердито выкрикнул усач Лайош Мешко, прозванный так в шутку потому, что у бедняги даже к сорока годам не отросли усы, хотя он пользовался услугами всех окрестных знахарей и до того усердно натирал мазью кожу над губой, что вместо усов под самым носом у него вскочили болячки. — Справедливость! Вот что главнее всего! Слыхал я, будто Кошут собирается вскорости домой воротиться. Кто-кто, а он уж всех по справедливости рассудит.

— Так-то оно так, только император его домой не пустит.

— Слыхать, вроде бы уже пускает.

— А я слыхал, — напирал Мешко, — кое-кто ездил в Сегед поразведать. Там уже люди Кошута появились, дома обходят. Переписывают всех, кто служил у него гонведом [23] Гонведами назывались солдаты венгерской национальной армии в период революции 1848—1849 гг. .

После долгого оцепенения и подавленности, которые охватили крестьянство при поражении венгерской революции, люди снова воспрянули духом. Теперь они связывали свои надежды с именем скитавшегося в изгнании Кошута, непоколебимо веря, что под его предводительством смогут осуществить свои чаяния. А было время, когда крестьянство с недоверием относилось к его делам. Нынче же с ним, изгнанником, стали связывать все самое светлое, что дала народу венгерская революция. Верили, что только Кошут, стойкий борец за свободу, может вызволить их из беды.

Тщетно чужеземцы пытались вытравить его имя из памяти народной. Люди рассуждали так: если человека преследуют императорские сатрапы, обижают его, значит, он наверняка стоит за народ и желает ему добра. Кошут стал широко известен в народе, о нем создавались легенды и складывались песни. Гости Хедеши тоже были о нем наслышаны. Оттого они с нетерпением ждали, что еще поведает усач Лайош Мешко, и не беда, если это будет та легенда, которую они уже слышали не однажды: с каждым разом она звучала прекраснее и правдоподобнее, чем прежде. И ничего тут не поделаешь!

В открытую дверь со двора доносилось громыхание ведер, возня уже залегшей на ночь скотины.

— Все это, может, и правда. Дай бог, чтоб оно так и было, — заметил хозяин дома, — но нам и самим негоже сидеть сложа руки.

— А как на это посмотрят остальные мужики? — робко спросил староста, и все поняли, что он имеет в виду.

— Что ж они могут сказать? — заметил Хедеши, и голос его прозвучал сердито. — Пастбище никуда не денется, оно останется. Даже не одно, а два. Один выгон для коров, другой для овец и свиней.

— А сколько перепадет каждому двору?

— По правде говоря, у кого нет усадебного участка, тот землей не наделяется. Под застройку дома надела не положено. Он только тем хозяевам дается, у которых есть своя земля.

— Но ведь земли-то мирские…

— Так-то оно так, ежели их использовать как пастбище. Скот там может всякий пасти. Это право за нами сохраняется. Мы же в свою очередь должны отработать за выпас. Что мужики на это могут возразить? Возьмем, к примеру, аренду пастбища на лето. Безземельные и вся прочая голытьба ведь не пашет за то, что пасет свой скот на выгоне? Известное дело — не пашет. Да им и пахать-то нечем. Разве что косарем иль рылом своим. А ведь их скотина пасется. Ей, поди, намордники не надевают.

— Так ведь выгон общий, — по-прежнему озабоченный, возразил староста. — Не забывай, Анти, ведь земля там мирская.

— Будет тебе, дядюшка Шандор! А ежели мы купим пустошь, она все равно останется общей?

— Ежели купишь — дело другое.

— Пустое говоришь, Шандор. Они в накладе не останутся, все, что им полагается, получат. На Харангошской пустоши пастбища отменные, лучше не надо. Так что, пожалуй, голытьба еще выгадает. К тому же коли хорошенько поразмыслить насчет общинных выпасов, то такое дело выходит: когда пастбища стали мирскими, каждый еще имел свой надел. А раз старики промотались, пусть с них и взыщут. Чего на нас пенять? Мы тут ни при чем. Разве я что не так говорю, мужики?

Похоже, Хедеши еще не все сказал, но тут вдруг грянул гром, и ослепительная молния озарила сени. Однако, сколько мужики ни прислушивались, так и не дождались нового раската. Самый нетерпеливый из них не выдержал и высунул голову наружу.

— Там вдали, видать, сверкает молния, — сообщил он. — Только тучи идут стороной. Знать, гром ударил разок для острастки: припугнул нашего брата — и прощай…