Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— За что так мучают людей?

Разразился оглушительный хохот; продолжать совещание стало совершенно невозможно. Чонтош, единственный из всех собравшихся сохранивший степенность и серьезность, укоризненно обвел нас строгим взглядом.

— В самое ближайшее время продолжим с того, на чем остановились. Прошу отнестись к обсуждению с большей ответственностью. На повестке дня стоят принципиальные вопросы первостепенной важности.

К моему приходу в кафе Геза успел уже хватить коньяку. Внешне было незаметно, что он изрядно выпил, но вид у него был крайне удрученный.

Мы говорили о всяких пустяках. (В то время по обоюдному согласию мы не касались в разговорах ни политики, ни проблем искусства.) Вдруг ни с того ни с сего он спросил меня:

— Ты какую веру исповедовал?

— Католическую, — ответил я, оторопев.

— Ты знаком с учением о предестинации?

— Да как тебе сказать… — замялся я. — Более или менее.

— Знаешь ли ты, что это самое изуверское вероучение? Предначертание судьбы. Твоя судьба предопределена заранее. Но быть фаталистом тебе тоже не дано. Ибо наряду с тем предписано бороться со злым роком. Вот ведь чертовщина! Не правда ли?.. В школе я поспорил с нашим учителем закона божьего. Он назвал меня атеистом. — Геза горько усмехнулся. — А в то время я даже не знал значения этого слова!

Геза умолк. Разглядывая танцующих, он забарабанил нервными длинными пальцами по столу в такт музыке. У него были красивые руки. Следя за его пальцами, я прислушивался к выстукиваемому ритму и лишь смутно догадывался, что он хочет этим сказать.

— Должно быть, надо мной смеются? — неожиданно спросил он.

Я ответил что-то невнятное. Но его, видимо, и не интересовало, что именно я промямлил.

— Отчего так происходит? Какая-то женщина въедается в поры твоего тела, в саму кровь, как ржа в железо. Счищаешь пятна, трешь себя до самых костей, чтоб избавиться от налета ржавчины. Честь, трезвый рассудок, человеческое достоинство начисто сходят с тебя, бесследно исчезают… а вот ржавые пятна все равно остаются… — Геза немного помолчал. — Неужели в любви все предопределено роком? — И посмотрел на меня глазами с красными прожилками.

— Я не верю в это. Независимость личности начинается с того, что свои инстинкты, эмоции…

Нетерпеливо отмахнувшись, Геза прервал меня:

— Личность! Независимость личности! — Словно я употребил не его собственное любимое выражение, а что-то чуждое ему, с такой презрительной гримасой он передразнил меня. Лихорадочно и, как мне показалось, убеждая самого себя, он пустился в рассуждения. — Имея дело с дробями, мы приводим их прежде всего к общему знаменателю? Или к частному? А, не все ли равно! В математике я не особенно силен. Почему в отношениях между женщиной и мужчиной таким общим знаменателем служит постель? Женщина… Вроде бы и сам знаешь, что подлая тварь. И ты ей это без конца твердишь, пытаешься доказать. И в сущности, лишь для того, чтоб убедить самого себя в этом. Однако напрасные потуги. Твои отношения с ней определяет она сама и не успокоится до тех пор, пока окончательно не втянет тебя в омут… И несмотря на это, остается в полном соответствии с принципом относительности чистенькой, незамаранной. Разве не так?

В кафе гремел джаз. В клубившемся табачном дыму, неистово, судорожно подергиваясь, танцевали пары. Геза неожиданно вскочил и ушел. Тщетно я звал его, пытаясь вернуть. В конце концов мне пришлось расплатиться за выпитые им пять стопок коньяку…

Идиот, услышав пение Гезы, вырвался из рук Шари, снова спрятался за его спиной и захныкал оттуда.

— Не вздумал ли ты шантажировать меня? — язвительно спросила Шари. — Что-то не верится, чтобы ты был так уж привязан к нему. — Помолчав немного, она добавила: — Знаешь что? Поедем-ка с нами. Я договорюсь с Лаци. — Она произнесла это каким-то нарочито развязным тоном. Тем не менее слова ее прозвучали хлестко, как удар, нанесенный в самое чувствительное место. При этом она слегка сощурила близорукие глаза и презрительно скривила губы.

На какое-то мгновение вся фигура Гезы угрожающе напружилась, как туго, до предела натянутый лук. Веки Шари дрогнули, ресницы испуганно затрепетали, она инстинктивно попятилась к двери, хорошо зная крутой нрав и вспыльчивость Гезы.

— Значит, милейший твой братец тоже пожаловал сюда? Вернулся за вами? — Геза, как это ни странно, сказал это спокойным голосом. Слова его звучали мягко, чуть ли не кротко.

— Поговорить с ним? — подзуживала его Шари, как боязливый ребенок подзуживает собаку. — Я в самом деле могу поговорить с ним. Конечно, если ты не возражаешь!