Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Пастухи из графского поместья, которые пасли в эту пору барские стада на Харангошской пустоши, видели, как по ночам возле высохшего болота блуждает таинственный синеватый огонек. Они уверяли, что это водяной ходит и сторожит клад. Теперь воды-де не стало, жить ему негде, вот он и блуждает у колодца, уж очень привык к этим местам, ему с ними расстаться трудно…

Предание о несметных сокровищах, над которыми уже утратило власть магическое заклинание, переходило из уст в уста. И подумать только, что клин у Татарского вала вместе с Харангошской пустошью и со всеми этими сокровищами продается! Кто же его купит?

По улочке быстро шла Розка. Она направлялась к своей будущей свекрови и бережно несла блюдо, прикрыв его передником. Сегодня к обеду она испекла слоеный пирог с начинкой и вот решила ее угостить. Правда, день нынче вовсе не праздничный, и завтра праздника не ожидается, и до свадьбы вроде бы далеко… Недаром мать ее журила: зачем, мол, непутевая, ни с того ни с сего затеяла пироги печь. Только муку зря переведешь, смалец да прочее добро. А когда Розка достала расписное, все в цветах, блюдо, предназначенное для самых торжественных случаев, мать накинулась на нее пуще прежнего:

— Думаешь, они тебя за пироги любить станут больше? Думаешь, они только и мечтают заполучить молодку, умеющую стряпать? Коли уж испекла пирог, то нечего носиться с ним, как дурень с писаной торбой…

Мать бранилась, желая уберечь Розку от срама. Но она могла корить дочь сколько угодно: Розка испекла пирог не для того, чтобы его съели домашние. Она даже сама не попробовала; едва вынула из печи и тут же побежала к Балогам. А блюдо все-таки сунула под передник. Идя по улице, она озиралась по сторонам: не заметил бы кто, какая у нее ноша. У самой усадьбы Бенкё она перешла на другую сторону улицы, даже не взглянув туда, а лишь крепче прижала к себе блюдо с пирогом и закусила губу. Нет-нет, она перешла на противоположную сторону вовсе не потому, что боялась, как бы кто не увидел ее с крыльца или со двора усадьбы старосты. Просто не желала глядеть на этот дом.

Пиштина мать встретила ее приветливой улыбкой и все-таки спросила:

— Что это у вас за праздник нынче? — но виду не подала, что не одобряет Розкину затею с пирогом. А ведь деревенские старухи, вроде бы сердечные и сердобольные, за спиной готовы все косточки перемыть и охаять самые добрые и чистосердечные намерения.

Взяв из рук хозяйки пустое блюдо, Розка осталась стоять у порога. Весь ее вид говорил, как ей не хочется уходить! И хотя знала она, что девушке не пристало проявлять излишнее любопытство, все же спросила:

— А Пишта где? Домой еще не вернулся?

— Это мне, девонька, надо у тебя спросить, где пропадает Пишта, — ответила хозяйка с лукавой усмешкой.

Розка улыбнулась, хотя ей было не до улыбки, скорее, наоборот, хотелось заплакать. На сердце у нее словно камень тяжелый. Взглянув на пирог, почувствовала она, что смотреть на него не может, не то чтобы есть. Эх, Розка, Розка. А ведь с каким старанием, с какой надеждой месила она тесто, ловко раскатывала, смазывала смальцем и даже тлеющим уголькам в печи нашептывала, чтоб жару поддали, — побыстрее пирог испечь. Бежала сюда, дурочка, ног под собой не чуя, точно ждала ее здесь добрая, согревающая душу весть.

Попрощавшись с Пиштиной матерью, Розка понуро побрела домой. Куда девалась ее легкая, летящая походка: должно быть, пустое блюдо, спрятанное под передником, стало без пирога намного тяжелее. Дойдя до конца улицы, где жил староста Бенкё, Розка на какое-то мгновение остановилась в нерешительности, хотела было перейти на другую сторону, но, гордо тряхнув головой, решительно прошла мимо.

Навстречу ей шла жена Михая Заны.

— Что отец твой пишет, Розка? — спросила она, поравнявшись с девушкой. — Когда они думают домой вернуться?

Муж и старший ее сын тоже ушли на заработки и, как видно, не слишком торопились подать о себе весть. Недаром при каждой встрече она с тревогой расспрашивала Розку или ее мать, что им известно о землекопах.

— От отца давно уж нет вестей. А как дядя Михай, пишет?

Розка понимала, что спрашивает напрасно, но ей хотелось с кем-то поговорить, на душе было нехорошо, неспокойно. Пишта батрачил на далеком хуторе и вестей о себе тоже не подавал. Тоскуя и терзаясь сомнениями, Розка готова была взывать даже к придорожным акациям с пожухлой запыленной листвой в надежде услышать в их шелесте что-нибудь утешительное и обнадеживающее.