Артур Феличе - Багровый хамсин

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — вздохнул Пенроирит и поднял глаза к небу. — Великая Маат будет мне свидетельницей, что я желал только вашего блага.

Он повернулся и пошел к воротам.

Толпа загудела:

— Постой!.. Если ты не лжешь, и истинно все то, что ты говоришь, мы готовы разойтись без шума. Но когда же нам выдадут зерно и масло?..

— Вам выдадут все сегодня после полудня. Я сам беру на себя ваше дело… Идите с миром по домам, готовьте мешки и сосуды; к вечеру у вас будет все, что вам следует.

Лица каменщиков прояснились.

— Отец наш!..

— Вот истинно защитник несчастных!

— Кормилец детей!..

— Посох старца!..

— Убежище голодных!..

— Слушайте еще!.. — остановил их Пенроирит. — Скоро праздник Нейт. Я буду просить великого Нахтмину раздать вам к этому дню меда, пива и пшеничных хлебов.

Толпа, посылая на его голову тысячи благословений, стала медленно расходиться.

Нугри ушел последним.

— Мы опять возвращаемся с пустыми руками, — мрачно думал он.

Оглянувшись, каменщик увидел улыбающееся лицо писца, который отдавал приказание стражам. Нубийцы выстраивались в порядке; их копья горели на утреннем солнце…

А из-за угла, минуя аллею сфинксов, показались пышные носилки царицы-матери, бывшей правительницы обеих стран, великой Нефтис Менхопрури…

Царица не застала у ворот ни одного лица, запачканного глиной и известкой. Она могла спокойно следовать своим путём до храма «Золотой».

Пенроирит низко склонился перед ее носилками, смиренно целуя прах земли.

Нефтис Менхопрури отдернула полог балдахина из тирского шелка, украшенный пучками страусовых перьев, и милостиво улыбнулась ему.

Нахтмину лежал ниц перед троном «благого бога». Согласно дворцового устава, он был полон благоговейного восхищения и не мог начать говорить.

Четырнадцатилетний фараон Тимеос Нибмаутри Гор-ка-нахту-хам-м-маит был гневен. Он получил известие, что карлик, за которым он посылал целый караван в далекую страну Иам, по дороге умер. Ему приходилось опять ждать несколько месяцев, пока привезут нового карлика.

Фараон нехотя приказал одному из придворных:

— Поднять Нахтмину, и пусть он говорит.

Старый «семер» начал:

— Воззри на меня, восходящее Солнце: ты освещаешь миры своим благолепием; лучезарный диск среди людей, ты разгоняешь тьму обеих стран… Твой лик подобен лику твоего отца, когда он возносится к небу, и твои лучи проникают всюду; нет места, которое было бы лишено созерцания твоей красоты, ибо твои слова определяют судьбы всех стран. Когда ты почиваешь в своем чертоге, ты внимаешь всему, что творится во всем мире, ибо у тебя миллионы ушей. Твой взор горит ярче…

Фараон, любивший всегда пышность окружавшего его дворцового устава, на этот раз с трудом слушал напыщенное приветствие. Он прервал Нахтмину на полуслове:

— Ты знаешь, что карлик умер в пути, не достигнув и первого водоема…

— Я слышал, мое Солнце, и сердце мое скорбело… Вместе с карликом погибло не мало других твоих рабов и слуг…

— Я готов потерять половину моих рабов, — вспыхнул фараон, — если можно было бы воскресить одного только карлика!..

— Тебе стоит пожелать, наместник Ра, и мертвый воскреснет, несуществующий родится…

Фараон давно уже знал, что его сверхчеловеческое могущество — лишь лесть устава, — ответ Нахтмину рассердил его.

— Послать немедля гонца с приказом повернуть назад, в страну Иам, за новым карликом, — сказал он гневно. — Вырыть по пути частые водоемы, не жалеть сокровищ и, под страхом смерти, привезти нового карлика живым и невредимым. Такова моя воля!..

Нахтмину не осмелился противоречить и пошел исполнять приказ.

Вернувшись, Нахтмину нашел фараона уже веселым. Тучи сбежали с лица Солнца. «Благой бог» играл в кости с молодым «семером», своим любимцем Нерхебом.

В тесном кругу родных и друзей строгость дворцового устава нарушалась, и Нахтмину решился подойти к трону, не снимая сандалий.

— Ну, что ты мне скажешь, мой верный, старый, Нахтмину?.. — спросил фараон. — Не расстраивай своего повелителя дурными вестями… Скажи что-нибудь сладкое, как вот эти медовые лепешки с гранатовой начинкой.

Он милостиво протянул золотое блюдо с бобовыми лепешками на меду.

— Сладкое ты еще успеешь пожать, пресветлый Ра.. Твои годы так малы, что тебе нечего бояться горького напитка, раз за ним следует мед твоего разума. Ты прав, как всегда, сын богов, — я спешил к твоим стопам с дурными вестями; но пусть они не омрачают света твоих глаз, ибо жрецы и оракулы предвещают тебе долгую, счастливую жизнь.