Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

Кадминий сжал огромный кулак, и Катону на миг показалось, что сейчас тот врежется в его челюсть, однако воин лишь оглядел самой природой вверенный ему молот и добродушно пробормотал:

– Не беспокойся, все будет как надо. Даю тебе слово.

– Полагаюсь на тебя. А сейчас мне нужно взглянуть на царя.

– Нет смысла. Он такой, каким был.

– Не важно. Я должен его увидеть. Макрон приказал мне доложить о его состоянии.

Не дав Кадминию шанса придумать новую отговорку, центурион повернулся и направился прямиком к двери в царскую спальню.

Единственный несший караул страж оттолкнулся от стены и потянулся за копьем, но Кадминий махнул ему рукой, и он молча посторонился.

В царской спальне ярко горели факелы, пахло дымом. Немногие знатные атребаты, сидевшие и стоявшие возле стола, обменивались негромкими фразами. Верика лежал, укрытый до подбородка, его волосы белой волной ниспадали на пурпурный валик. Кожа царя под стать волосам казалась почти столь же белой, а хриплое, прерывистое дыхание было слышно от самой двери. Лекарь поднял глаза на вошедшего и слегка улыбнулся:

– Царь пошевелился, совсем недавно.

– Он пришел в сознание? – спросил Катон, придвигаясь к постели и глядя на изможденного старика.

– Не вполне. Открыл глаза, пробормотал несколько слов и снова впал в беспамятство.

– Несколько слов? Каких же?

– Ничего нельзя было разобрать, кроме имени Тинкоммия. Но похоже, царь волновался.

– Это все? Больше ничего?

Лекарь покачал головой, и Катон поджал губы:

– При любом изменении в его состоянии, к лучшему или к худшему, немедленно сообщи. Понял?

– Так точно, командир.

Катон бросил последний взгляд на царя и уже поворачивался, чтобы уйти, когда лекарь схватил его за рукав:

– Спасся кто-нибудь из лечебницы?

– Нет.

– Понятно.

Лекарь заглянул Катону в глаза:

– Каковы наши шансы, командир?

– Хорошего мало. Делай свое дело, пока можешь.

– А потом, когда все кончится?

– Защищай царя до последнего вздоха. Это все.

Памятуя об опасениях Макрона, Катон совершил быстрый обход постов вдоль частокола, желая убедиться, что дежурные телохранители бодрствуют и не проворонят врага. При столь небольшом числе защитников царской усадьбы небрежение одного часового могло стоить жизни всем. Затем, убедившись, что вокруг тихо, а сам он сделал все от него зависевшее, молодой центурион выбрал местечко поближе к воротам, сел, прислонившись спиной к опорному столбу, и почти мгновенно провалился в глубокий сон. Его не пробудила даже смена расхаживавших над ним караульных и привела в себя ближе к утру только тянущая боль в паху, призывавшая облегчиться. Быстро прогнав остатки сна и ощутив укол страха, не проспал ли он слишком долго, Катон, преодолевая сопротивление затекших мышц и гнет никуда не девавшейся застарелой усталости, с превеликим трудом поднялся на ноги и застонал, заставляя себя распрямиться.

Хотя небо над головой оставалось темным и мрачным, над восточным горизонтом уже проступало жемчужное свечение близившегося рассвета. Холод усилился, и спавшие вповалку во дворе люди выдыхали тонкие облачка пара. Воздух был как-то особенно неподвижен, а сгущавшиеся над головой тучи сулили дождь, скорей всего мелкий и моросящий, обычный для этой вконец отсыревшей страны. Катона вдруг огорчило то, что драма его кончины разыграется на фоне таких сереньких декораций. Как ни крути, а ему предстояло погибнуть в пустяковой стычке, среди скопища безобразных лачуг, которое язык не поворачивается назвать городом, а не то что столицей! Но именно здесь он, Макрон, Сильва и их сотоварищи отойдут в иной мир. В дикой, захолустной, никому не ведомой Каллеве. Историки о них не напишут.

Справив нужду и все еще поводя затекшими плечами, Катон прошел к маленькому костру в центре двора. Макрон надзирал за группой кухонных поварят, деливших на порции приготовленную свинью. Аромат жареной свинины на сей раз не всколыхнул в юноше никаких неприятных воспоминаний, а, напротив, пробудил в нем зверское чувство голода. Он схватил кусок мяса, впился в него зубами и лишь потом приветственно кивнул Макрону.

– Смотри не подавись, – усмехнулся Макрон.

– Что толку от жизни, если нет возможности ею наслаждаться? – отозвался Катон. – Хлеб есть?

– Вон там, в корзине.

Катон присел у огня и приступил к насыщению. После первых торопливых, давших работу желудку глотков он стал жевать очень медленно, смакуя вкус каждого кусочка свинины и каждого ломтика превосходного царского хлеба. Молодой человек уже отвык получать от еды удовольствие, и само это ощущение казалось ему теперь странным, поскольку нормальным в последнее время для него сделался перекус на бегу в круговерти бесконечных забот и обязанностей. А вот сегодня, как по заказу, спешить было некуда, что давало ему полное право посвятить трапезе столько времени, сколько захочется или, по крайней мере, сколько отпустят его дуротриги.