Лев Ошанин: Талисман Авиценны [роман в стихах]

В поэзии рифма бывает бесценна,
А закон консонансной рифмы таков:
Медицина рифмуется с Авиценной
Вот уже десять летящих веков.
С Авиценной рифмуется звездное небо,
Математика, музыка, солнце и тьма.
С Авиценной рифмуется быль и небыль
И поэзия даже сама.

Почему он внезапно ворвался в мой стих,
Этот мальчик, такой необычный и странный?
В десять лет уже знал он все суры Корана,
А в шестнадцать всю книжную мудрость постиг.
Кем хотел объявиться он?
Законоведом? Астрономом? Слагателем пышных поэм?
Не искал он путей к этим легким победам.
Он, посмевший однажды воскликнуть: — Зачем?
Навзничь падает воин, пронзенный стрелою,
Гаснет мальчик, еще несмышленыш совсем.
Умирает в слезах та, что жгла красотою,
Гибнет друг, самый близкий на свете…
— Зачем?
Смерть приходит от капли змеиного яда,
От огня, что в груди не остудишь ничем,
От руки палача, от внезапной прохлады,
От ничтожной занозы, от жажды…
— Зачем?
Люди, стрелки бессонных хронометров сверьте,
Если с вечностью вы принимаете бой.
Он пошел по земле развязать узел смерти
И того, кто посмеет, позвал за собой.

Если слепнут глаза или руки болят,
Ты иди на базар в аметистовый ряд.
Старый маг и крикливый его казначей
Объяснят тебе там, что не нужно врачей,
Что здоровье твое в драгоценных камнях —
В них вложил потаенную силу аллах.
— Ты носи их на пальце, ты прячь их в чалму,
Чтоб тебе помогли, не давай никому.
— Ты на нитке носи их, на шею надев.
Вот агат, он залог непорочности дев.
— Добрый маг тебе тайну аллаха открыл —
От бельма и проказы спасает берилл.
От паденья с коня сбережет бирюза,
И она укрепит, если надо, глаза.
Берегут тебя, чтобы ты был светлолик,
Безоар и сапфир, жемчуг и сердолик.
Караванщик, кривя недоверчивый рот,
Все же, пояс помучив, динар достает.
И старуха с бельмом, подпираясь клюкой,
Тоже тянет монетку дрожащей рукой.
Глядя, как возле камешков кружит народ,
По базару бухарскому мальчик идет.
Он еще не умеет читать и писать,
От болезней людей не умеет спасать,
Но в глазах у него недоверья огонь.
— Погоди, — говорит он и тянет ладонь. —
Видишь, нищий с горбом, никому он не мил.
Дай мне камень, чтоб я ему горб распрямил.
Маг замолк и на миг захлебнулся слюной.
— Враг тебя подослал подшутить надо мной.
— Что ты, мудрый! Я слышал, и слышал базар:
От паденья с коня бережет бирюза,
Ты найди поскорей бирюзу для меня,
Чтоб мой старый верблюд не свалился с коня.
— А-а-а-а… — затрясся спасающий нас от беды
И за мальчиком кинулся через ряды.
Но, приметив богатого толстяка,
Вновь завел свою песню, схватясь за бока:
— Сны дурные алмаз отогнать будет рад
И вспотеет, когда поднесут к тебе яд.
Охраняют тебя, чтобы ты не пропал,
Оникс, яхонт и яшма, гранат и опал.—
А мальчишка, от старого мага удрав,
Шел рядами урюка, арбузов и трав.
Он вбирал в себя лица и слов кутерьму,
Пестрый мир, где гореть предстояло ему.

Казалось, соседа беда не берет.
Известный удачей и силой.
Он крепок, и весел, и чернобород…
Но жаром его подкосило.
В слезах его мать от утра дотемна —
Один он на свете у старой.
Кого ни звала к нему только она,
А легче больному не стало.
Вот-вот задохнется в беспамятстве он…
И женщина, плача от страха,
Взмолилась:
— В науках ваш сын умудрен.
Пришел бы во имя аллаха. —
— Ты слышишь, Хусейн? — обернулся отец,
Дивясь на сыновнюю славу.
А сын поклонился, и вынул ларец,
И стал отбирать в него травы.
Домашние грустно глядят ему вслед —
Красив он и статен, но, боже,
Юнец звездоглазый шестнадцати лет,
Ну чем он больному поможет!
А в ломе соседа то крики слышны,
То словно бы всплеск непогоды —
Надменный астролог стоит у стены,
Почтительный лекарь поодаль.
В своей высоченнейшей шапке обмяк
На коврике маленький дервиш,
А возле постели витийствует маг
На взмахе, на взводе, на нерве.
— Напрасно явился ты, юный мой брат,—
Вошедшему молвил астролог.—
Я спрашивал звезды, они говорят,