Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Лишь только рассвело, Мар отправилась в Барселону. Надев свою лучшую одежду и немногие драгоценности, которые у нее были, распустив по плечам вымытые волосы, она забралась на мула с помощью Эстеве и пришпорила животное.

— Смотри за домом, — велела она слуге, прежде чем мул сдвинулся с места. — А ты помогай отцу, — добавила она, повернувшись к мальчику.

Эстеве подтолкнул Жоана, которому предстояло идти за мулом.

— Делай, что тебе скажут, монах, — угрюмо произнес здоровяк.

Понурив голову, Жоан едва успевал волочиться за Мар.

Что теперь будет?

Этой же ночью, когда с него сняли повязку, Жоан предстал перед Мар. Освещенная дрожащим светом факелов, которые горели на круглой стене башни, она с презрением посмотрела на него и плюнула ему в лицо.

— Ты не заслуживаешь прощения… но ты можешь понадобиться Арнау, — сказала дочь бастайша. — Только из этих соображений я не убила тебя собственными руками.

Маленькие заостренные копыта мула тихо цокали по твердой земле. Жоан слушал это размеренное цоканье, не отрывая взгляда от своих ступней. Когда Мар сняла с него повязку и плюнула ему в лицо, он сознался ей во всем.

Он рассказал о своем заговоре с Элионор, о том, с какой ненавистью он усердствовал в жестоких делах инквизиции.

Мул послушно продолжал двигаться по направлению к Барселоне.

Жоан почувствовал запах моря, которое все время было рядом с ним на протяжении его необычного путешествия.

Солнце пекло вовсю, когда Аледис вышла из таверны дель Эстаньер и смешалась с толпой, двигавшейся по площади Льяна.

Барселона уже проснулась.

Несколько женщин с ведрами, тазами и кувшинами в руках стояли в очереди у колодца Кадена, находившегося возле самой таверны. Другие выстроились перед мясной лавкой на противоположной стороне площади.

Все громко разговаривали и смеялись.

Она хотела выйти пораньше, но задержалась, потому что нужно было снова переодеться, разыгрывая из себя вдову. Девушки, вместо того чтобы помочь ей, беспрерывно болтали, спрашивая, что теперь произойдет, что будет с Франсеской, сожгут ли ее на костре, как утверждали двое кабальеро.

По крайней мере, никто не присматривался к ней, когда она шла по улице Бория по направлению к площади Блат.

Аледис чувствовала себя необычно. Она всегда привлекала внимание мужчин и вызывала презрение у женщин, но сейчас, при такой жаре, запарившись в этой черной одежде, «вдова» не заметила ни одного заинтересованного взгляда, даже брошенного вскользь.

Шум на площади Блат свидетельствовал о том, что там еще больше людей, солнца и жары.

Она вспотела, чувствуя, как тесно ее грудям от сжимавших их альфард.

Прямо перед большим рынком Барселоны Аледис повернула направо и, стараясь находиться в тени, пошла по улице Семолерс до площади Оли, куда хозяйки приходили за лучшим в городе оливковым маслом. Перейдя через площадь, она дошла до родника Святого Иоанна, где стоявшие в очереди женщины тоже не обратили внимания на вдову, которая проходила мимо.

От родника Аледис повернула налево и через несколько минут стояла у дворца епископа, откуда вчера ее выбросили, обозвав ведьмой.

Узнают ли ее сейчас?

Парень из таверны… Аледис улыбнулась, вспомнив случайного любовника, которому, в отличие от солдат из инквизиции, посчастливилось получше рассмотреть ее.

— Мне нужен тюремный альгвасил. У меня тут для него кое-что есть, — сказала она, отвечая на вопрос солдата, стоявшего в карауле.

Тот пропустил ее, показав, как пройти к камерам.

По мере того как Аледис спускалась по ступеням, становилось все темнее и темнее. В самом низу Аледис оказалась в прямоугольном зале, расположенном вровень с землей и освещенном факелами.

С одной стороны, у входа, она увидела сидевшего на табурете альгвасила, который, прислонившись спиной к стене, давал отдых своему тучному телу.

С другой, в самом конце зала, начинался темный коридор.

Человек пристально смотрел на приближающуюся к нему женщину.

Аледис глубоко вздохнула:

— Я хотела бы видеть старуху, которую арестовали вчера. — Она тряхнула кошельком так, что в нем забренчали монеты.

Охранник, даже не шелохнувшись, сплюнул у самых ее ног и сделал презрительный жест рукой.

Аледис отошла на шаг.

— Нет, — обронил он.

Аледис открыла кошелек. Глаза толстяка внимательно следили за поблескивающими монетами, которые появлялись на ладони у Аледис.

Порядки в церковной тюрьме были строгими: никто не мог войти в камеру без разрешения Николау Эймерика. Охраннику не хотелось бы попасться главному инквизитору: он часто видел Эймерика в гневе. Ну а меры, применяемые к тем, кто не повиновался, были известны ему лучше, чем многим другим. Но перед деньгами, которые предлагала эта женщина, устоять было трудно. К тому же офицер говорил, что инквизитор запретил, чтобы кто-нибудь приходил к меняле, а не к этой старой ведьме…