Роберто Пацци - В поисках императора

– Тебе лучше, Татьяна?

– Как видишь.

– Я бы хотел, чтобы ты наконец успокоилась.

Она не ответила. Николай подошел поближе.

– Бедная моя девочка, ты не можешь примириться со смертью!

– Конечно, я бы сделала что угодно, чтобы не умирать. Я люблю свое тело. Я не могу понять, почему ты так спокоен!

– Ты не веришь ни во что, кроме себя. Ты еще не готова к переменам.

– Но смерть – это же разорванная плоть, мозг, нервы, это кровь, которая заливает все вокруг! Ты видел, как на кухне Харитонов выкручивает курицам головы и вырезает сердце и печень?

– Значит, ты готова разбудить силы всей вселенной, чтобы спасти свою плоть? А как ты справишься со старостью?

– Я не хочу ничего о ней знать, пока у меня есть силы и красота. Я не хочу думать о смерти. Ты же, напротив, всегда правил так, будто тебе жизнь была безразлична!

– По-твоему, революционеры сделали все это и собираются управлять страной из-за любви к жизни? Та кой же, как у тебя?

– Не знаю, они очень разные, поэтому мне трудно судить их. Пока их можно оправдать только тем, что они свергли тебя!

– Ты можешь верить в то, во что веришь, и думать то, что думаешь, но запомни: я никогда не приму спасения из рук того, кого ты вызвала. Я продолжаю быть наместником Господа даже здесь, в доме Ипатьева, и пойду на жертву, которая мне суждена: я – царь.

– Я видела зеркало, можешь быть спокоен. Он больше не придет.

Николай провел рукой по ее мягчайшим светлым волосам, его сердце сжалось от сочувствия к этому молодому телу, которое жаждало жизни, он почувствовал трепет юной плоти и испугался, что отчаяние снова вернется.

«Смелее, Николай. Будь сильным, не бойся страха» – вот голос, который послышался ему из темноты, когда он понял, что не чувствует больше страха перед вечностью. Если бы только Татьяна могла услышать этот голос! Но он говорил с каждым по отдельности. Николай вышел из комнаты в тот момент, когда на пороге появились дочери.

– Алеше лучше, папа! Посмотри, он разговаривает с Юровским…

Та к оно и было, начальник караула уселся рядом с коляской Алексея и разговаривал с Аликс. В комнатах, где размещались его поднадзорные, он прежде никогда не садился; заходил, стоя отдавал несколько сухих распоряжений и быстро покидал комнату. Увидев Николая, он поднялся.

– Ваш сын чувствует себя лучше сегодня.

– Благодарим вас за присланные яйца.

Николаю пришлось подойти и встать рядом со своим улыбающимся тюремщиком. Они разговаривали так, будто Николай все еще был царем, а этот, второй, одним из офицеров. На самом краю пропасти Николай вынужден был терпеливо играть свою роль, притворяться, что он всем доволен, что ему достаточно того, что он имеет, оставлять ее, жизнь, так, будто бы она и могла дать ему больше, да он сам не хотел этого. Наконец он не выдержал и отвез Алексея в его комнату. Юровский тут же исчез.

Прийти сюда, чтобы поиграть со своими жертвами, – это уже слишком! Николай вспомнил полковника Кобылинского, лояльного офицера, который перевозил их из Царского Села в Тобольск. Когда их увозили в Екатеринбург и полковник должен был их покинуть, он встал перед ними на колени. Кто придет караулить нас завтра? Кто последует за Юровским?

Николай думал, уставив взгляд в одну точку поверх той части окна, что была замазана белой краской, – на стаканчик из каолина, прикрепленный к столбу, чтобы изолировать и закрепить провод. Ему хотелось вовсе никогда не родиться или жить в каком-нибудь другом теле, не имеющем отношения к Николаю II. Он завидовал белому стаканчику, подвешенному на столбе, этому безжизненному предмету, и весь словно погружался в форму узкой перевернутой чашечки, из которой никто никогда не пил. Спокойная неподвижность каолина, его никчемность, его повторение в целой серии, в миллионах точно таких же стаканчиков, развешенных на столбах империи, самой большой в мире, чтобы давать свет… Зачем было рождаться царским сыном, а не каолиновой жилой в скале?

Николай взял увеличительное стекло и стал рассматривать свою ладонь, тыльную сторону кисти. Все это и есть он – красные и розовые линии, параллельные полосы, черные и длинные волоски, впадинки, пятна, голубые припухлости вен. Целый пейзаж. Какая-то долина, где много лет назад жили люди. А затем они ушли отсюда, и дикая трава разрослась здесь так, что забила все дороги. Наверное, солнце должно было выжечь долину; и все же когда-то она была полна жизни…

– Папа, что ты делаешь? Ты что, хочешь рассмотреть, как бежит кровь под кожей?..