Более того, перемены, обрушившиеся на страну и в дальнейшем сокрушившие ее, показали, что государству была очень нужна новая бюрократия. Прежних чиновников, с несколькими (у каждого) поколениями малограмотных пламенных революционеров в роду, должны были сменять и сменяли чиновники нового разлива. Они уже постигли собственную значительность и раньше других поняли, грубо говоря, возможность заработать на переменах. Я, конечно, совсем уже упрощаю, но развитие событий показало, что это не столь уж и неверно. В общем, дальше упомянутый эксперимент я ставил на самом себе, потому что взял одного из таких деятелей своим заместителем в «Огонек». Он был всем хорош: мог бы работать в пивном ларьке, быть директором бани или руководить текстильной фабрикой. Но так получилось, что человека этого однажды повернули лицом к пропаганде и прессе. Там-то я и отловил его, отыскивая не столько журналиста, сколько организатора, менеджера, которого в редакции не было. В ту пору мне нужна была еще и ступенечка в московский чиновный мир, с которым приходилось работать. Если с писателями-актерами-художниками проблем не было, то делать дела с чиновниками я не мог без одного из «ихних», зама-администратора. Я объявил поиск. Несколько человек подряд вскоре же мне сказали, что в «Комсомольской правде» работает чиновный замглавного, которого в редакции не любят. Человек этот числится на журналистской должности, но журналистику не жалует; сам он экономист, имеет организаторский опыт. Вот такой-то мне и был нужен. То, что его не любили, – ничего страшного, не кинозвезда, зато за плечами у Льва Гущина кроме экономического диплома была работа в газетах «Московский комсомолец» и «Советская Россия». Там, по рассказам, он пыхтел над делами не столько творческими, сколько административными, что меня и устраивало больше всего. Дальше шла полоса слухов: кто-то прибегал сообщить, что Гущин сотрудничает с КГБ, кто-то наушничал по другим поводам. Но у меня к тому времени уже зубы болели от либеральной паранойи по поводу неукротимой и всемогущей тайной полиции; даже если это окажется правдой, то незачем будет ломать голову над тем, кто же «стучит» из журнала, – все равно ведь кому-то это дело поручат. Короче говоря, я никого не послушал, пригласил Гущина для беседы и взял его заместителем. Начальство утвердило кандидатуру без разговоров. Сразу же мы условились с новым замом – он панически об этом просил, – что он не будет читать ничего из материалов, готовящихся к печати, особенно по искусству. Удел нового заместителя – дела сугубо хозяйственные, административные.
Он это и вправду умел очень хорошо: организовать вечер, снять зал для встречи с читателями, заказать стаканы с эмблемой журнала, устроить редакционное чаепитие. Мне никогда прежде не приходилось работать с человеком, который в творческом коллективе был бы хозяйственником, воплощающим номенклатурное устройство советской жизни. Гущин, бывший секретарь Краснопресненского райкома комсомола Москвы и недавний сотрудник большевистской «Советской России», ничего не знал о литературе и искусстве, поскольку в его обязанности никогда не входило что-нибудь знать об этом. Я уверен, что, если бы ему велели, Гущин бы освоил в нужном объеме и это, но ему пока никто не велел. Иногда он, впрочем, предлагал поместить на обложку портреты кинозвезд и художников. Именно эта, декоративная, функция была для него в искусстве едва ли не самой важной. Если же речь шла о смысле и других премудростях, мой зам просил его не беспокоить – не по его части, мы же договорились на этот счет… Он, по райкомовскому обычаю, считал любые попытки выяснить смысл жизни через искусство и литературу делом сомнительным, панически боялся писателей и того, что они приносят в редакцию. Прятался, когда в конце коридора появлялся очередной мастер изящной словесности с папкой под мышкой. Мой зам не обязан был разбираться и в музыке, но со времен работы в «Московском комсомольце», где была рубрика «Звуковая дорожка», он запомнил двух рок– (или поп-, я путаюсь в этих классификациях) исполнителей, Макаревича и Гребенщикова. Если речь шла о том, что надо бы, мол, дать что-то о музыке, Гущин предлагал одного из этих двух; мне он сказал, что остальных не знает и не стыдится этого. Так партийные начальники не стыдятся, что знают лишь одного-двух писателей и две-три картины художника Репина-Шишкина.
Впрочем, с первых дней Гущин забурчал по поводу крупных репродукций и больших литературных материалов в «Огоньке», но когда я убедил его, что за это все равно спросят с меня, успокоился и даже повеселел. Я все к тому, что человек этот ни в коем случае не был злым гением; еще раз повторю, что он был чиновником, а российское чиновничество безыдейно. Но оно все прошито, связано общими нитями, круговой порукой; чиновники разных ведомств, в том числе и гэбэшного, искренне помогают в общем деле друг другу. В настоящее время общим делом стало добывание денег, и они служат Большому бумажнику с той же преданностью, с которой недавно служили красному флагу.
Читать дальше