Станислав Венгловский - Полтава

Орлик тоже забыл, что такое сон. Коней не отпускали от возов, хотя вслух никто и не заикался о бегстве, поражении, а все наперебой хвалили королевские мудрые распоряжения. Король долго молился в походной церкви. Его лицо прояснилось, он по-отечески улыбался солдатам — Бог показал ему хорошие знаки именно тогда, когда длинные пальцы сжали белое распятие... Обо всём этом громко рассказывал Орлик, прислушиваясь к звукам сражения. Мазепа понимал, что Орлик прячет свою смертельную тревогу. Но гляньте и на короля без короны, горько смеялся сам над собою Мазепа. Зачем старание, коли придётся так же лечь в землю, как ложится в неё простой казак, которого не сжигают заботы о короне, о безграничной силе над людьми, которому зато можно спокойно посидеть часок-другой возле жужжащих пчёлок...

Эх, всех провёл, казалось, Мазепа. Начал с тонко образованного на европейский манер Василия Васильевича Голицына, которого ценила и лелеяла тогдашняя московская правительница Софья. Начал с опаской, но добился, что гетмана Самойловича увезли в Сибирь. А затем пошло... И соперника Палия — туда же. Да что с того? На пути стали хлопы. Думалось: старшины, богатый люд погонят хлопскую отару туда, куда прикажет гетман. Богатый люд и послушался бы, да испугался страшной московитской силы. Где теперь сотники Ониско, Деркаченко, Макогон? Или хлопы убили, или в плену московитском... А полковники, генеральные старшины... Кто здесь остался? И пальцев на одной руке для них много. Войнаровский, Горленко, ну, Быстрицкий... И Франка, получается, гетман не перехитрил. Дурак.

— Франко! — позвал.

Франко сполз с воза на землю, приблизился. В глазах — уважение к хозяину. На протяжении двадцати лет ничего не меняется в старом человеке. И такого не обмануть — для его же пользы, Господи! — подобного Франка, Петра, Ивана? Тьфу!

— Иди! — бессильно опустилась рука. — Кажется, время трогаться.

На лице старого слуги прорисовался испуг. Что-то собирался он сказать, да не смог. Отошёл молча.

Да, далеко глядел проклятый Хмель, присоединяя Украину к Московии. Теперь их не разделить огнём. Одна вера — это сила.

В Московии выросла мощь. Они, в Европе, не знают... Шведский король ещё и сейчас не знает... Когда-то, когда московское и казацкое войска под командованием Василия Васильевича Голицына шли на Крым, Голицын говорил, что он мечтает провести в Московии большие перемены, они превратят армию и государство в огромную силу. Мазепа в душе потешался. Василию ли Васильевичу поднять безграничную Русь? Но царь Пётр... Да нет, не в том дело. Просто в подходящее время он стал царём.

Внимательно всматривался Мазепа в Орлика. Догадывается ли тот, где бербеницы с золотом? Да и самому страшновато, как бы в спешке не перепутать возы, потому что хотя везде верные возницы, из надёжных сердюков, но начнись заваруха... Что значит Мазепа для короля без своего золота?.. А Орлик? Гонор, гонор у него, безумная вера в себя, а и он будет ходить возле золота как собака на цепи. Главное — не дать ему ничего в руки. Вон как шастает глазами.

А как не почувствовать благодарности к шведскому королю хотя бы за то, что для защиты обоза выделены им две тысячи воинов, когда они вон как нужны на поле битвы. То ли о своём добре больше заботился король — и его казна ведь на возах, — то ли он по-прежнему верит в свою победу? Верит, кажется.

Полковник Гусак с есаулом Гузем отпросились на битву. Будут делить, говорит, после сражения царские обозы. Пусть! И Герцык, оказалось, тоже жаден, тоже отправился с ними.

А ещё обеспокоен Мазепа своей чудесной парсуной. Иногда ему кажется, что какая-то часть его самого перешла в малеванье. Он смеётся над теми, кому подарил в знак большого уважения своё изображение. Всем говорено: вот это оригинал, написанный зографом Опанасом, но в самом деле то все копии, сделанные в ближних отсюда монастырях искусными мастерами. Доски же, на которых выполнено привезённое когда-то Гусаком изображение, Мазепа время от времени приказывает Франку поворачивать тыльною стороною, чтобы убедиться: перед ним настоящая работа, взятая из какой-то там чернодубской церкви. Он, Мазепа, уже решил, что никогда, до смерти, не расстанется с дорогою парсуной.

Светел чуб и блестящ Орликов ус — видел то и Мазепа из своей кареты, — да всё то потемнело от пыли, жена и дети не узнают, приближаясь.

Орлик не глядел на карету Мазепы. Орлик стал похожим на искалеченного петуха, не на орла, как прежде, ещё недавно, — сам понимал. До конца дней своих не простит он старику, что тот до сих пор не сел на престол. Пусть сначала под шведскою рукою, даже под польскою. А всё же был бы сам себе паном. Иначе зачем отрывал Украину от русских? А умирая — сколько там ему ещё жить? — кому бы оставил власть и богатство? Разве пришелеповатому Войнаровскому? Или глуповатому Трощинскому? Слава Богу, Трощинский не показывает сюда носа. Как только возвратился он из Польши, царь приказал взять его до секвестра. Так что всё досталось бы Орлику. По элекции стал бы гетманом. А Войнаровский болтается между возами — дурак дураком. Нет и мыслей о булаве гетманской. Лишь девчата в голове — этим похож на своего дядю в молодости. Правда, есть ещё Горленко, ещё недавние сотники, а теперь полковники — Гусак, Герцык... Но последним достаточно полковничьих перначей. Полковниками потому и стали, что мало возле гетмана прежних полковников. А Горленко тоже к булаве не рвётся.