Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

Повелось это со времени его болезни, когда он повелел боярам присягать его сыну-младенцу Димитрию. Присягали все: одни охотно, другие после некоторого колебания. Выздоровев, грозный царь на многих бояр обрушил свой гнев. Пострадали и те, кто не подавали голоса против присяги царевичу-младенцу. Их печальную участь разделил и Алексей Адашев.

Братья Романовы были рады его опале и содействовали ей. Не по душе им было возвышение Алексея Адашева. «Не по мере своих сил взял Алёшка волю при государе», — говорили они. Никита Романович помнил, как, жалуя того чином окольничего, царь Иван сказал: «Алексей! Взял я тебя из нищих и незначительных людей и взыскал тебя выше меры твоей!»

И действительно, Адашев пользовался несказанным доверием и приязнью Ивана, потеснив их, царских родичей. Он поручал Адашеву выбор людей в делах военных и гражданских, забыв, что прежде о таких делах держал совет с Захарьиными-Романовыми.

Как было стерпеть такую обиду родным братьям царицы! И поэтому, когда Фёдор Адашев воздержался от присяги младенцу Димитрию, они прибегли к наговору: мол, не токмо Фёдор Адашев, но и сын его Алексей умышляют зло на государя. И кто обвинит их, оберегавших своего государя от злодейских умышлений? Никто. Всем ведомо, какие ковы задумывали изменники.

Смущало Никиту Романовича другое: неправый укор царя Ивана за «дружбу» с Алексеем, ибо ни с кем из Адашевых Захарьины от века не водили дружбу. Не было этого. Или царь хочет выведать у него, старого вельможи, не насевается ли среди бояр новая крамола, нет ли тайного сговора с Адашевыми?

Подумав об этом, Никита Романович сказал:

— Ныне Алёшке не с кем совокупляться в приятельстве. И то посуди: к такому дураку кто пристанет!

Догадываясь, к чему клонит его хитрый шурин, царь недовольно произнёс:

— Разумом и смыслом ты, Никита, не горазд. Обидел тебя Бог: прост ты в разуме. Или думаешь, бояре ныне не хотят своей волей жить? От них и ныне великое насилие и неурядица.

Видно было, как наливалось гневом лицо царя. Нижняя губа снова отвисла, подбородок задрожал. Рука потянулась к посоху. Никита Романович поднялся с лавки, низко склонился перед царём:

— Прости мне, государь, слово неумелое. Правду ты сказал: не горазд я разумом и смыслом.

Он взял в руки Евангелие и перекрестил им царя Ивана, потом бережно положил Евангелие на стол и снова поклонился царю. Тот молча, с тихим выражением лица смотрел на своего боярина-шурина, как бы стараясь вникнуть в смысл его поступка.

После того как царь подверг опале своего придворного попа Сильвестра, у него не было духовного отца, он даже не помнил, когда исповедовался последний раз. И не сам ли Господь надоумил боярина благословить его книгой Священного Писания?! То добрый знак. Царь Иван почувствовал, как на душе у него словно помягчело... Он поднялся, произнося:

— Благословен Господь!! А я, боярин, не забуду твоего добра!

Царь быстро вышел из хором, но на дворе ему попался замешкавшийся служилый человек, по чину из детей боярских. Тот так растерялся, что не успел отскочить подалее, не успел даже понять, что произошло, поверженный наземь ударом царского посоха.

— На колени, смерд!

Остальных со двора точно ветром сдуло. Знали, что мнительный царь мог убить ни за что.

Маленький Федя видел из оконца, как во двор въехала царская карета. Он впервые видел царя так близко и с интересом разглядывал его шапку в блестящих камушках, его кафтан, расшитый узорами и сверкающий на солнце. От него не укрылось, что матушка с батюшкой чего-то испугались. Зачем приехал к ним царь? И почему он такой злой? Понемногу им тоже овладел страх. Он забыл про новые игрушки, что подарил ему дядя Данила, и направился к двери, чтобы прошмыгнуть в батюшкины палаты, но его остановила сенная девушка:

— Нельзя, барин, сиди смирно! У боярина в гостях государь. Позову тебя, как уйдёт...

Федя вернулся к окошку и стал смотреть на крылечко, ожидая, когда покажется на нём царь. Но в детскую неожиданно вошла мать. Она была тоненькая и худенькая, как девочка, и только дорогая кика на голове и парчовый, шитый серебром сарафан говорили, что это знатная боярыня. Никто не мог бы назвать её красивой, но для Феди она была лучше всех в целом мире. Он кинулся к ней, а она подхватила его на руки, прижимая к себе. Её тревога передалась ему.

— Матушка, ты испугалась царя?!

— А то! Царской грозы всяк боится...