— Ишь ты... — проговорил он, сам не зная к чему.
Автоном разглядывал Захарку с бесцеремонностью пьяного человека.
— Так это, значит, твой карлик, — как бы сомневаясь, произнёс он. — А я, признаться, подумал, что это обезьянка.
Захарка резко дёрнулся.
— А ты кто будешь, дьяк из приказа? Я-то сохранил человеческий образ, а вот ты похож на хорька.
Автоном вскинулся. С него словно соскочил весь хмель. Припомнилось вдруг, что, когда он был мальчишкой, его на улице обидно дразнили хорьком.
А он и в самом деле был похож на хорька. Волосы чёрные, редкие и длинные, как у того зверька. На лице много тёмных пятен, и расположены они ромбом, как и у хорька: пятно на лбу, затем по обеим щекам, ближе к ушным раковинам, и одно остроконечное пятно на подбородке. И в довершение сходства зубы у него были мелкие, острые, как у зверька.
Взглянув на растерявшегося Матвеева, Автоном сказал:
— А он у тебя злой. Аж позеленел весь от злости.
— Я ж говорил тебе, что он бунтовской... Как уж есть чужой роток, не накинешь на него платок.
— И впрямь бунтовской. Настоящий Стенька Разин. Или подходу не знаешь, как унять?
Захарке не понравилось, что его сравнили с известным разбойником Стенькой Разиным. Захарка был много наслышан о свирепости разинцев. Он надеялся, что Разина скоро схватят.
— Я тебе не разбойник Стенька, — с ходу отверг Захарка «поклёп» на себя.
Поискав, чем ответить своему обидчику, он вспомнил случай, причинивший немало огорчений Автоному Иванову, и мстительно выкрикнул:
— Ты иконоборец!
А случай был такой. Находясь в подпитии, Автоном зашёл в церковь и при всём честном народе сказал, что иконы — идолы и молиться на них не след. Да и кто их пишет? Мужики простые и пьяные. Плохо и то, что продают иконы там, где торгуют дёгтем да портянками, либо, на худой конец, калачами. Бог на небеси, а иконам достойно ли поклоняться?!
Автонома вызвал благочинный для внушения, и богач унялся было и после лишь говорил, что к иконному делу надобно приставить честных людей, но за ним так и осталась худая молва.
Когда ничтожный карлик посмел назвать его обидной кличкой, Автоном почувствовал, как сжались его кулаки, но усилием воли сдержал себя.
От Матвеева, однако, не укрылись признаки гнева на его лице, и, разозлившись на Захарку, он крикнул:
— Поди отсюда прочь, бездельный карлик! Я вижу, по тебе давно не ходила палка.
За последнее время это был первый случай, когда Захарке угрожали палкой. Он зло ощерился:
— Посмей только! Я самому государю пожалуюсь.
Раздался радостный смех. Это внезапно появилась Наталья. Она была в своём любимом коричневым платье с золотистыми разводами и вся светилась сознанием своей красоты. Она поклонилась гостю, затем подошла к Захарке, коснулась ручкой его курчавых волос и весело сказала:
— Не надо тревожить государя! Пожалуйся лучше мне!
Захарку несколько смягчила невольная ласка, но он уловил в ней насмешку и ответил:
— Не много ли берёшь на себя?
Матвеева это окончательно разозлило. С каким удовольствием он вышвырнул бы карлика из гостиной, но Наталья успела шепнуть ему:
— Жесточью с ним не справиться. Хуже будет.
И, согласившись с ней, Матвеев, вопреки своему обыкновению, почти спокойно скомандовал:
— Вон! И ни слова больше.
В ответ Захарка, с достоинством вскинув голову, сказал:
— Я пошёл, но не вон!
Он оглянулся, проверяя впечатление, но на него никто не обращал внимания. Автоном склонился перед Натальей в низком поклоне и поцеловал у неё руку — совсем по-европейски. Затем отошёл назад, любуясь ею.
— Эх и хороша невеста царю нашему! Других и не надобно. Ишь, придумали затею со смотринами. В Москву девок понаехало, будто пчёл на зимовье согнали...
Гостиная вновь огласилась весёлым Натальиным смехом. Ей понравилось сравнение невест с пчёлами. И верно: есть злюки, кусачие, что тебе пчёлы.
Наталье вдруг припомнилась одна из царских невест, дочь стрелецкого головы Капитолина Васильева, красивая и бойкая. О таких говорят: «Палец в рот не клади — откусит». Но беспокоил Наталью и неотступно стоял перед ней другой образ — девицы Авдотьи Беляевой. Ни за что не призналась бы Наталья даже матери, что ревнует к ней, что всякий раз приход царя на смотрины для неё нож острый. Не слышала бы ни о чём и не знала, чем терпеть эти тайные муки. Наталья вынуждена была признаться себе, что эта «сиротинушка» с Волги красивее её.
Одна только надежда и оставалась у Натальи — Сергеич. Да всё ли от него зависит? Каким-то тайным чутьём она улавливала, что этот приказной дьяк Иванов неспроста зашёл к ним. Досуж в делах не меньше, чем Сергеич. И побогаче Сергеича будет. А за деньги чего не сделаешь! Наталья знала, что сейчас Сергеич поведёт гостя в «закуток», где всегда накрыт стол. Сердце её замирало в тревоге. Что они придумают? А ей снова идти на Верх, в опостылевшие палаты, к невестам и находиться в неведении.
Читать дальше